Что должен пережить человек, чтобы начать испытывать отвращение по отношению к своей стране? Нашедшая себе новый дом в Финляндии бывшая российская журналистка, а ныне свободный художник Полина Жеребцова (32 года) знает ответ на этот вопрос.
Жеребцова родилась и выросла в Чечне и пережила две кровавые войны, оставившие в ее душе глубокие шрамы. В неспокойное время белокурая русская девушка вела дневник, который в итоге опубликовала в виде книги («Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994-2004»), в которой она рассказывает, какие ужасы были вынуждены пережить обычные люди – вне зависимости от национальности. Книга принесла ей как известность, так и угрозы убийством, не говоря о постоянных нападениях.
С женщиной, попавшей в мясорубку, я встретился на прошлой неделе в одной из прибрежных гостиниц Таллинна. Во время беседы я заметил, как она чудесным образом светится жизнерадостностью и душевностью – насколько она выше всего плохого.
— Полина, расскажите, пожалуйста, почему вы сбежали со своей родины.
— Мне и моей семье угрожали. Мы долго ждали. Верили, что когда-то это закончится. Причин, по которым нашу жизнь сделали невыносимой, было много, но все они по своей сути сводились к одному и тому же.
Смотрите, я достаточно долго занималась в России журналистикой. Сначала работала в Чечне. Один раз написала историю о том, как на улицах Грозного оставили игрушки, которые позже взорвались в руках у нашедших их детей. Я считала и по-прежнему остаюсь при этом мнении, что за этим стоят российские военные, поскольку чеченцы никогда не сделают такого со своими детьми. И таких происшествий было много. Но в России ничего не хотели публиковать об этом. Сначала ко мне пришли люди в черной форме – они не показали никаких документов — и предупредили, чтобы я больше не писала об этом. А позже обещали убить мою маму, если я продолжу расследование этой темы.
В какой-то момент я прекратила работать в прессе – угроз стало меньше. Жила в Москве, изучала в университете психологию, работала домашним учителем у маленьких детей. Что-то, конечно, писала, но не в газеты, поскольку в России не хотят всерьез писать о Чечне.
Но в какой-то момент я нашла издательство, – на это мне потребовалось восемь лет — чтобы опубликовать небольшим тиражом один из моих чеченских дневников, где описано, как я ребенком пережила войну. Начались презентации, а вместе с ними ужесточились и угрозы в адрес меня и моей семьи. На нас на всех нападали, из-за чего мы оказывались в больнице. У меня даже отобрали часть материалов моей истории.
— Кто угрожал? Кто-то из спецслужб, или, ну, скажем, патриоты?
— Знаете, они были разными. Они не представлялись, но они говорили, что заботятся о своей родине и хотят, чтобы я больше не писала ничего, что очерняет Россию.
— Что же в ваших дневниках было такого чувствительного, что было нужно угрожать вашей жизни?
— Я ни разу не оскорбила ни россиян, ни чеченцев, просто писала о том, как невинные обычные люди были вынуждены выживать в сложное время. Я была ребенком. Нам нечего было есть. Чтобы получить воду, приходилось топить снег. Мы ели даже куски дерева. Мой посыл был, что война – это неправильно, то, что произошло в Чечне, было большой ошибкой. Но эти люди, которые нападали, сказали, чтобы я не говорила правду о войне, поскольку это вредит репутации России.
— Но все же знали, что в том регионе велись военные действия. И какие… Ваши описания не могли вызвать запредельного удивления.
— В России есть пропаганда. В течение длительного времени врали и делают это до сих пор. Людям говорили, что в Чечне все террористы. Что там нет детей, женщин и стариков. Что бомбы швыряют только в бандитов. Но тут появилась я, которая сказала, что все наоборот.
Когда началась война, мы было девять лет, а когда я уехала оттуда – около 20. Все детство я видела войну и впитала это. Я ходила в пять разных школ – российские самолеты сравняли их все с землей.
Мой дедушка по материнской линии, Анатолий, молодым боролся во время Второй Мировой войны с фашистами. Он прошел всю войну. А в старости, во время войны, попал в больницу. Однажды прилетели российские самолеты и забросали ее бомбами. Все погибли. Войну с нацистами он пережил, а войну со своими — нет. Понимаете, он сам был русским…
Я и сама попала под обстрел российских военных. В 14 лет я была тяжело ранена, поскольку российская армия обстреляла нас ракетами. Погибло много женщин и детей. Мы с мамой были ранены. У меня было 16 осколков в ноге. Все нога была раздроблена.
Многие во время войны сбежали из Чечни в другие регионы России. Но им не помогали, поскольку это не было предусмотрено. Дети, женщины, старики – вне зависимости от национальности – ночевали в основном на улице. Такой вещи, как в Эстонии или в Финляндии, как раздача бесплатной еды, одежды (путь и ношеной) в России не было. Государство просто наплевало на людей. Некоторые умерли от холода. Повезло тем, у кого были родственники. И знаете, многие просто сдались: кто-то повесился, кто-то вернулся обратно в военное пекло.
Мои дневники переведены на 14 разных языков. Они стали примером, люди слушают, что я говорю, и даже русские писали мне в письмах, что до тех пор, пока не прочли мои рассказы, они не знали всей правды о Чечне.
Но эта правда никому не удобна, поскольку я говорю о простых людях, человечности, милосердии, неуместности войны и так далее. Почему я говорю об этом? Хочу, чтобы люди думали о войне, чтобы они не верили вранью. Это мой долг: я потеряла много одноклассников, хоронила друзей.
— Как назвать то, что происходит в России сейчас?
— Диктатурой. Руководители России, конечно, говорят, что есть свобода слова, но в действительности за то, что люди осмеливаются говорить правду, убивают, это же факт. Таких случаев было много. Моя хорошая подруга Наталья Естемирова, Станислав Маркелов, Анна Политковская, Виктор Попов – всех их убили. За что? Они же ничего такого не сделали. Они просто говорили о преступлениях против человечности в Чечне. Они не выступали прямо против правительства.
И когда мы с мужем приехали в Финляндию, мы поняли, что Россия – это ад. Я увидела, как людям помогают и уважают их. Также и нас. Нам сразу дали жилье. Нас отправили на курсы финского языка. А в России никто не делает ничего подобного. Жизнь человека не стоит и гроша.
Я очень горжусь, что в этом году, когда исполняется сто лет со дня провозглашения независимости Финляндии, я получила новый паспорт. Я горжусь, что у меня, наконец, появилась родина. В России я не чувствовала себя дома, поскольку старую добрую Чечню уничтожила война.
— Вернемся к побегу: почему Финляндия, почему, например, не Германия, где есть большая и русская, и чеченская диаспоры?
— Мы поехали с мужем туда, куда получили визы. Их выдала Финляндия. Также я считала, что оттуда нас не выдадут. Я не ошиблась (улыбается). Я рада этому.
— Как вы бежали из России?
— Бросили всё. Купили билет на автобус и приехали в Петербург, а оттуда ночью — в Хельсинки. На российской границе нас не проверяли, поскольку пограничники увидели, что автобус полон пьяных поющих туристов. Если бы они досмотрели и обнаружили, что там была и я, нас бы сняли. Так что это было чистым везением.
— Теперь, когда вы являетесь гражданкой Финляндии, чувствуете ли вы себя в полной безопасности?
— Надеюсь. Но, например, мою маму они до сих пор не оставили в покое. Она живет в России, и ее до сих пор угрожают убить. Соседи присматривают за мамой. Кроме того мы созваниваемся.
— Я скорее говорю о том, где пролегает граница для Кремля теперь, когда вы являетесь гражданкой Финляндии, а не России.
— На самом деле, у меня двойное гражданство, поскольку от российского трудно отказаться. Для этого нужно пойти в российское посольство, но это же территория Российской Федерации, и я туда не иду. Один раз хотела отказаться по почте, но выяснилось, что так нельзя.
Теперь жду, скоро в России будет принят закон, согласно которому «предателей родины» будут лишать гражданства. Может быть, они учтут мои заслуги (улыбается). Но пока новостей об этом нет.
По правде говоря, я не использую свой российский паспорт. Я не хочу его даже видеть. Поскольку в России для меня было очень опасно, я не чувствовала себя там дома. Все время было чувство, что меня или мою семью хотят убить.
— Что стало с вашей психикой после войны и угроз?
— Я заметила, что и я переживаю кошмары. Один раз меня и других привезли на расстрел. Российские наемники целились нам в головы. Я почувствовала, что стало плохо с сердцем, дыхание пыталось остановиться. И что они в итоге сделали? Сказали, что просто пошутили. Это был 2000 год, мне было 14 лет.
Иногда бывает так, что прогуливаясь по улице, я снова переживаю этот момент, и меня накрывает приступ паники. Чтобы справиться, мне нужно глубоко подышать. Еще я занимаюсь йогой, чтобы расслабиться. А также нельзя отрицать, что во многом мне помогла учеба на психологии.
1 — Обложка книги «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994-2004», вышедшей на эстонском языке. / Издательство Tänapäev
2 — Пятилетняя Полина Жеребцова с мамой.
3 — Девятилетняя Полина Жеребцова с мамой.
4 — Рисунок Полины Жеребцовой. 1995
5 — 17-летняя Полина Жеребцова в Грозном.
6 — Разрушенный дом Полины Жеребцовой в Грозном.
7 — Дневники Полины Жеребцовой.