НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОСЛЕ СМЕРТИ ПОЭТА

Осенью 2016 года на канале ОРТ шел сериал, снятый по книге Василия Аксенова, «Таинственная страсть». Две недели по вечерам я был прикован к телеэкрану, жил ностальгией по восьмидесятым годам, хотя фильм был о шестидесятых годах прошлого века. Но эти имена, эти поэты-шестидесятники были и в наше студенческое время постоянно на слуху. Атмосфера тех лет и через два десятилетия оказывала на нас огромное влияние.

Самые золотые годы для меня — это восьмидесятые. Годы второй оттепели, годы вдохновения, годы молодости и любви, годы учебы в Литературном институте. А с этим связана жизнь, может, и не столь богемная, но все же… Рестораны, музеи, театры, кино. А также литературные вечера.

Один из таких вечеров поэзии проходил в ставшем уже знаменитым Политехническом институте. Всех, кто принимал участие в том вечере, я уже не помню. Был, например, Егор Исаев. Читал стихи, иногда запинался, забывал. По залу даже смешок прошел. Но ведущий вечера поэт Евгений Евтушенко сделал легкий жест рукой с просьбой успокоиться и не мешать уже немолодому знаменитому поэту.
Когда к микрофону подошел сам ведущий, читал свои стихи, он стоял стройный, худой, импозантный, утонченный, в темном костюме. Им можно было любоваться долго. И было понятно, что девушки его любили не только за стихи.

Я в это время сидел в зрительном зале рядом со взрослой женщиной, преподавателем Литературного института. Я умышленно не называю ее и ни в чем не хочу упрекнуть. Для меня все мои учителя и преподаватели, в школе ли, в институте ли, всегда остаются людьми особыми, непогрешимыми, вызывающими только уважение. И ей также я навсегда остался благодарен за ее работу. Так вот, во время выступления Евгения Евтушенко она слегка склонилась ко мне и прошептала: «А наш институт он так и не окончил». Я был настолько удивлен, что не смог не уточнить: «Кто? Евтушенко?» «Да», — ответила она. Как же так? Такой поэт знаменитый, а до сих пор без диплома? «А почему?» — спросил я. «Его отчислили с четвертого курса за поведение». Это тем более было странно, так как за поведение, за неуспеваемость или за творческую несостоятельность, как правило, отчисляли с первого или второго курса. Но с четвертого…!? После, за годы учебы я неоднократно слышал, что Евгений Евтушенко, еще будучи студентом, возомнил себя великим поэтом, вел разгульный образ жизни. Возможно, так оно и было: женщины, рестораны, это все часто сопровождает гуляющих поэтов. Но лишь спустя многие годы я узнал, что отчислили то его не за это…
Поколение поэтов-шестидесятников было представлено такими талантливыми, успешными или не очень, но любимыми народом поэтами, как Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Олжас Сулейменов и, конечно, Евгений Евтушенко. Ну кто и когда еще после них собирал такую огромную аудиторию, стольких любителей и ценителей словесности? Смог ли кто еще повторить такое после Вознесенского и Евтушенко?

Но в годы нашей юности мы слышали и немало упреков, критики в адрес этих гениев. Что это было? Зависть? Искренняя критика их творчества? Несогласие с их мировоззрением и гражданской позицией? Очень часто находили, чем попрекнуть. Что ж, бывают и такие, которые злорадствуют, когда видят пятна на солнце. Например, даже фамилию Гангнус ставили в вину. В какой-то степени и мы, студенты, поддались влиянию этой критики. Но думаю, что здесь играл роль юношеский максимализм, который не прощал великим их ошибок. Тем более, если эти великие оказывались обласканными властью. Нам, скорее, импонировали диссиденты, эмигранты, те, кто не вписывался в образ удачливого поэта: Набоков, Галич, Бродский, Высоцкий… Но при всей критике того же Евтушенко, я был очарован хотя бы тем, что это тот человек, который представил миру юное дарование Нику Турбину.

Восьмилетний поэт

На перроне, в нестёртых следах Пастернака
оставляя свой след,
ты со мной на прощанье чуть-чуть постояла,
восьмилетний поэт.

Я никак не пойму – ну откуда возникла,
Из какого дождя,
Ты, почти в пустоте сотворённая Ника,
взглядом дождь разведя?

Просто девочкой рано ты быть перестала,
извела себя всю.
Только на ноги встала и сразу восстала
против стольких сю-сю.

Ты как тайная маленькая королева,
Вы с короной срослись,
Все болезни, которыми переболела,
В лоб зубцами впились.

Я боюсь за тебя, что ты хрустнешь,
что дрогнешь.
Страшно мне, что вот-вот
раскалённой короны невидимый обруч
твою чёлку сожжёт.

Карандаш в твоих пальчиках тягостней жезла,
из железа – тетрадь.
Тебе нечего, если у ног твоих бездна,
кроме детства, терять.

Может, это спасение на беспоэтье,
если, словно со скал,
прямо в пропасть поэзии прыгают дети,
заполняя провал?

Если взрослые пропасти этой боятся,
дети им отомстят.
Неужели Гомера нам выдвинут ясли
и Шекспира – детсад?

Дети – тайные взрослые. Это их мучит.
Дети тайные – мы.
Недостаточно взрослые мы, потому что
быть боимся детьми.

На перроне, в нестёртых следах Пастернака
оставляя свой след,
ты вздохнула, как будто бы внутрь простонала,
восьмилетний поэт.

Ты рванулась вприпрыжку бежать по перрону,
но споткнулась, летя,
об уроненную на перроне корону,
вновь уже не дитя.

И с подножки глаза призывали на поезд
в жизнь, где возраста нет.
До свидания! Прыгать в твой поезд мне поздно,
восьмилетний поэт.

7-8 ноября 1983

И сейчас мне очень грустно, что эта несчастная девочка была забыта, а в итоге трагически ушла из жизни.
Закончились восьмидесятые, я вернулся домой. В период бурных событий в России и в Чечне как-то не особенно думалось о поэзии, о литературе вообще. Хотя и по телевидению, и на страницах газет и журналов звучали и печатались работы все тех же поэтов-шестидесятников: Вознесенского, Окуджавы, Сулейменова и других.
Но вдруг сенсацией я воспринял новость в начале января 1995 года о том, что русский поэт Евгений Евтушенко отказался от Ордена Дружбы Народов, мотивировав свой поступок тем, что аморально иметь такой орден в стране, которая уничтожает целый народ. Конечно, для человека, который никогда не оставался равнодушным к любым трагическим событиям в мире, будь то Чили или Вьетнам, который написал такие гениальные стихи как «Бабий яр» и «Танки идут по Праге», для русского поэта, раздавленного русскими танками в Праге, выразить свой протест таким образом было естественно. Но для меня и моих родных, для многих чеченцев, которые в эти дни выживали под страшными бомбежками и артиллерийскими снарядами, это показалось очень мощной моральной поддержкой. Безусловно, и в дни бесланской трагедии он не мог равнодушно взирать на тот ужас, что происходил в школе в Северной Осетии. Итогом этого явилось стихотворение «Школа в Беслане».

Я, недоучка всех на свете школ,
я — исключенец за чужие шкоды,
но я к тебе, Беслан, сейчас пришел
учиться у развалин твоей школы.

Беслан, я знаю — я плохой отец,
но неужели я и сам увижу
всех пятерых моих сынов конец,
под старость — в наказанье себе — выжив?

Я понял — я не в городе чужом,
нащупав сердце в перебоях боли,
неловко выцарапанное ножом
на задней обгорелой парте в школе.

Чего в России больше ты, поэт?
Да ты в сравненьи с гексогеном — мошка.
Нам всем сегодня оправданья нет
за то, что на земле такое можно.

Как все в Беслане вдруг слилось опять:
прошляпленность, нескладица и ужас,
безопытность безжертвенно спасать
и в то же время столько чьих-то мужеств.

И прошлое, смотря на нас, дрожит,
а будущее, целью став безвинно,
в кусты от настоящего бежит,
когда оно ему стреляет в спину.

Но полумесяц обнялся с крестом.
Меж обгорелых парт и по кусточкам,
как братья, бродят Магомет с Христом,
детишек собирая по кусочкам.

Многоименный Бог, всех обними!
Неужто похороним мы бесславно
со всерелигиозными детьми
самих себя на кладбище Беслана?

Когда шли эшелоны в Казахстан,
набиты влежку грудами чеченцев,
террор грядущий зарождался там
в околоплодной влаге у младенцев.

Там, в первой люльке, становясь все злей,
они сжимались, спрятаться так рады,
но чувствуя сквозь лона матерей
их бьющие по темечкам приклады.

И вовсе не молились на Москву,
их сунувшую в степь, где ровно, голо,
как будто бы с земли по колдовству
навеки стер шайтан былые горы.

Но и кривой кинжальный месяц там,
в прорехах крыш домишек их саманных,
напоминал им тайно про ислам
среди советских лозунгов обманных.

И Ельцина плебеистая спесь,
и хвастовство грачевского «блицкригства»
их подтолкнули к первым взрывам здесь, —
и было от войны уже не скрыться…

Шахидки носят взрывы на груди,
на талии и вместо бус на шее.
Всегда, чем больше трупов позади,
тем стоимость живых еще дешевле.

Но ничему не помогает месть.
Спаси, Многоименный Бог, от мести.
Пока еще живые дети есть,
давайте не забудем слова «вместе».

Из нас никто отдельно не герой,
но перед голой правдой все мы голы.
Я вместе с обгорелой детворой.
Я сам из них. Я из бесланской школы.

…Как изменились небеса в лице,
лишь танками в Беслане мгла взрычала,
и вздрогнула при мысли о конце
в той школе, в баскетбольном том кольце
подвешенная Сталиным взрывчатка.

7 сентября 2004

«Новая газета» № 66
09.09.2004

В октябре 2013 года по каналу ОРТ был показан фильм Соломона Волкова «Диалоги с Евгением Евтушенко». С автором общался все такой же изящный и утонченный поэт. Но производил он на меня тяжелое впечатление. Подумалось, что это живой скелет, обтянутый морщинистой кожей с большими умоляющими глазами, в дорогом блестящем костюме, исповедуется перед всем миром. Фильм, бесспорно, явился событием, его много обсуждали, в том числе и на радио «Свобода». Но с болью в сердце я прочитал некоторые критические, даже злые комментарии в адрес гения. Была ли критика справедливой, не мне судить. Да и вряд ли кто-то из ныне живущих имеет право судить человека такого таланта и такой величины. Но уже моя боль выразилась небольшим стихотворением.

ПОКАЯНИЕ

По дороге подует листьями,
По бумаге пройдет строка…
И зашепчет негромко исповедь,
Незамеченная пока,

Заглушенная ссорой близкою,
Что устроила вдруг толпа,
Захотевшая срочно истину,
Заменяющая попа.

И повеет от правды холодом,
Мокрым потом посыплет дрожь.
И забьют ее тяжким молотом,
И обнимут с любовью ложь.

Поплетется старик оплеванный
С покаянием прямо в ад…
Первый камень уж, уготованный,
Что в безгрешной руке зажат.
25.10.2013.

Находясь далеко от дома, я в какой-то степени оказался оторванным от многих своих друзей и знакомых. Многих уже нет. А среди них были и прекрасные поэты. Кого-то я считал своим учителем, как, например, Ибрагима Торшхоева, кто-то, как Евгений Долматовский и Саид Чахкиев, им действительно и был для меня. А от общения с кем-то я просто получал огромное удовольствие и считал за честь водить дружбу с такими как Саид Мацаев, Абдул-Хамид Хатуев, Лема Ибрагимов. И с болью в душе я узнавал, иногда лишь через годы, что их уже нет на этом свете. Уже много месяцев этот факт мне не дает покоя.

* * *

Печаль всегда присутствует в природе,
И близко, мы хотим иль не хотим.
И грустно нам, когда поэт уходит,
Еще грустнее, если молодым.

Ему порой завидуют пророки,
И Богом он особенно любим.
Ему прощают все его пороки,
Но часто забирают молодым.

От недосказанного сердце холодеет,
От прерванного слова мы дрожим…
Поэт, он никогда ведь не стареет,
Поэт всегда уходит молодым.

27.03.2017.

Написано стихотворение было 27 марта 2017 года. А всего через четыре дня я с ужасом узнал, что не стало гения, великого поэта, последнего предствителя «золотой эпохи» Евгения Александровича Евтушенко. Я ни в коем случае не претендую на роль пророка или провидца. Все мы смертны. И гении тоже. Но я никак не мог предполагать, что этот поэт уйдет так сразу.

Последние месяцы я часто представлял себе, что если бы Евтушенко прилетел из Америки в Европу, мне обязательно захотелось бы встретиться с ним. Я даже в мыслях озвучивал нашу беседу. Это не было бы интервью. Это был бы просто разговор преданного поклонника со своим кумиром. О чем бы я говорил? Какие бы вопросы задавал? Несомненно о Бродском, о Высоцком, о Пастернаке, о Рождественском, о Литературном институте. А еще спросил бы: «Как по-Вашему, после войны в Афганистане, после двух войн в Чечне, после войны с Грузией, во время войны с Украиной и в Сирии, во время воинственной риторики в адрес Соединенных Штатов, все-таки хотят ли русские войны?» К сожалению, его ответа мы уже не услышим. «А в ответ тишина». Я бы добавил: а в душе пустота.

Незадолго до кончины во время беседы с Дарьей Златопольской в «Белой студии» Евгений Евтушенко признался, что делит людей на благодарных и неблагодарных. Мы, конечно, никогда не были с ним знакомы, он и не знал о моем существовании. Но мне очень хочется сказать (возможно, в пустоту) с очень слабой надеждой, что все-таки меня услышат: «Спасибо Вам большое, Евгений Александрович!..»