В самом начале войны. Буквально через пару недель. В наш маленький городишко стали стекаться беженцы. Украинские.
Потекли рекой. Много.
Мы, и не только мы, начали организовывать волонтерские пункты помощи беженцам. Знаете? Кому, что надо. Еда, вода, одежда, бытовая техника.
Народ потянул туда всё, что есть. Улей зажужжал, пчелки задвигались. Помощь пошла, откуда не ждали.
Я приехал в один из таких пунктов с вопросом, чем еще помочь. Там была жуткая возня и неразбериха. Волонтеры бегали и суетились. Организаторы пытались организовать списки помощи. Я привез мешок еды. Всё, что собрал дома, привез в этот пункт допомоги.
Кругом всё мелькало и суетилось.
— Что у вас тут?
— Еда.
— Какая?
— Макароны, гречка, фасоль. Крупы.
— Макароны несите туда, гречку туда, рис – туда. Да не стойте истуканом, мужчина –прикрикнула на меня волонтерка. Несите вашу фасоль туда!!! Она посмотрела на меня как на идиота. Как будто бы я каждый день развозил продукты по таким пунктам помощи.
Я побрел между стеллажами закиданными и увешанными одеждами, подушками, постельным бельем и прочими полезными вещами.
— А что у вас тут берут?
— Ну? Что берут? Люди разные сейчас приезжают. В основном нужна еда. Дальше. Одежда. Постельное белье. Подушки, одеяла. Реже – обогреватели. Чайники нужны. Двукомфорочные плиты нужны, но совсем редко. Посуда – тарелки, стаканы. Вилки, ложки – нужны. Кому-то детская кровать нужна. Но, терпят, если нет. В основном нужна еда. Мы ее дозируем. На всех не хватит. Составили списки нуждающихся. Спрашиваем, у кого, что есть. Особенно нужна детская еда. Молочные смеси, йогурты, и прочее.
В это время в пункт помощи вошла молодая девушка. Совсем юная. С грудничком в переноске на груди. Я каким-то лешим оказался у тетради приема беженцев.
— Что у вас есть, спросила волонтерка.
— Ничего.
— В каком смысле?
— Меня высадили из автобуса здесь. Сказали иди туда, там тебе помогут. Я пошла куда показали.
— Какие вещи у тебя есть с собой? Еда, одежда?
— У меня с собой ничего нет. Только ребенок.
— Валя!!! Валя!!!!! Заорала волонтерка. У нас тут пустышка, с ребенком. Идите, обратилась она к девушке. Вам все дадут. И показала куда идти.
Я в это время выскочил из волонтерского пункта. Сел в машину, завел, включил музыку погромче, чтобы никто не слышал, и зарыдал. И заплакал.
Потом включил диск AC/DC наполную и поехал. Правда, не доехав до дома, километров 10 снова остановил машину и снова зарыдал. Взрослый мужик. Каюсь. Ревел как белуга.
Эта девочка с грудным младенцем у меня до сих пор перед глазами. С её – у меня ничего нет, только ребенок.
Эта война многим вопьется в память. Кому, чем. Мне впилась образом этой девочки с грудничком. А еще образом мамы, которая опознавала труп своего сына после Бучи.
А кому-то эта война запомнится возней вокруг Дождя. Такое тоже может быть. Почему нет? Кому война, а кому – Дождь. Московская тусовка. Оговорка. Не троньте. Наступление на свободу слова…
Ты, влябь, Быков, ты Шендерович, Ты Акунин — светилы русской демократии. Если вам жаль этих «наших» и вы им сострадаете, то почему, вы, злядь с ними не в одном окопе???
Давайте туда, в окопы. И страдать вместе с ними.
Причем, Быков и Шендерович в роzzийский окоп, а Акунин в украинский. Там и потрындите про то, что жалко ваньку, не сумел от армии отпетлять.
Я прям вижу, как Быков и Шендерович кричат Акунину — не стреляй, нас заставили…
Тарапунька и штепсель.
…
Они слепые. Слепые. Простите их все. Они не видят. Не хотят видеть. Они ослепли. Бараны. Они взывают к душе не имея её. Они не сидели в окопах, не сидели под обстрелами в городской черте, не были беженцами. Они разглагольствуют, но не размышляют. Они пытаются сделать вид, что сочувствуют, но не могут объяснить толком своих чувств. Русская идея сломалась на Шендеровиче и Акунине. Говнопорядочные граждане сочувствующие своим насильникам, а не этой девочке с грудничком.
Граждане, которые не готовы страдать, но писать книги о страдании, «наших мальчиков» без портянок, готовы.
Извините меня. Извините. Я не вытягиваю. Мне эти страдания надоели. Задолбали в край.
Быков, со своими словами – они наши. Какие бы не были, но они наши!!! Так вперед. Иди и давай им концерты. Фигли ты тут сопли распустил, что не поеду давать концерт в Ригу, так как там херня. Наши, так, наши. Давай. Езжай. Давай концерт нашим. Кто тебе мешает? В оккупированный Донецк, в оккупированный Мариуполь. Ехай туда и давай там концерты, придурок. Или там не НАШИ сидят???
Кого ты напугал, дэбил, что не приедешь в Ригу? Маму свою???
Езжай к «нашим» в окопы, поделись с ними своими глубокими мыслями, понюхай портянки.
Ох, как вы все обосрались, ох, как сильно. Вонь аж трындец.
Вы – слепые. Слепые. Или прикидываетесь слепыми.
Но. Не идиоты. Или прикидываетесь.
Передвигающаяся Москва. Хроники хищных городов. Из Москвы, вроде уехали, а колокола в головах звенят. И рубины во лбу светятся…
Шендерович, Акунин, Пархоменко, Латынина. Приезжайте ко мне, в Болгарию. Я вам проведу экскурсию по пунктам помощи украинским беженцам. Там и поговорим. И про наших мальчиков и про их девочек. Прям тут и перетрём. Без золотого Дождя…
Вы же сейчас, идиоты, открываете такой ящик Пандоры, что мама не горюй. Любой поц сейчас вправе с вас спросить, что если эти мальчики ваши, и вы им сочувствуете, то почему вы с ними не в одном окопе??? Почему вы планируете свои концерты в Риге, а не на передовой в донецкой области, среди ваших мальчиков, которых забрали насильно, и у которых недостача портянок. Вы же там же должны быть, по идее. Не?
Приехать, дать концерт, обогатить солдат теплым бельем, в сыром окопе. Не???
Прочитать Пушкина, процитировать Достоевского, в исторической перспективе сослаться на Булгакова.
Нет? Не должны? А как же – целовался, женись? Обещал страдать за наших – так страдай!!! Шируй на передовую… Не? А чот так???
Почему вы живете в латвиях, литвах, эстониях, чехиях, грузиях, казахстанах, франциях, испаниях? Это же ваши мальчики? Ваши??? ИЛИ НЕТ???
Почему вы не среди них, если они ваши?
С единоросами все понятно. Они их никогда своими не считали. А Вы считаете. Но, с ними не живете, в окопах с ними не сидите. Почему???
Ой. Неудобные какие вопросы…
Ваше воспоминание о войне будет — недостача еды и формы бедным нашим мальчикам.
Моё воспоминание о войне будет — эта девочка с грудничком «У меня ничего нет кроме ребенка».
Принципиальная разница.