В прошлом году в Германии рассмотрели более 10 тысяч обращений от чеченских беженцев, и только 400 получили разрешение остаться в стране. Немецкий корреспондент «Сноба» Вероника Прохорова посетила известный берлинский литературный салон Эккехарда Мааса, где раньше гостили Булат Окуджава, Белла Ахмадулина и Владимир Высоцкий, а сегодня собираются бежавшие из Чечни от пыток, убийств и изнасилований
Пренцлауер Берг, Берлин. Шёнфлисер Штрассе, 21. Большая комната богемного вида. Хаотично расставлены предметы мебели — словно на старой даче, куда представители разных поколений и профессий годами свозили ненужные, но такие милые сердцу вещи: старинный резной буфет, менора, керамические вазы — и с грубыми контурами, и с утонченными узорами; самовары, черный массивный рояль. Со стен спускаются коврики, висят картины и плакаты, от старых концертных афиш до анонсов авангардных художественных выставок. На потертых кожаных диванах разбросаны подушки и пледы, посреди комнаты разместился прямоугольный деревянный стол.
За столом сидит человек с бритой головой, в крошечных круглых очках в тонкой черной оправе, во флисовой кофте и черных джинсах. Он непринужденно поет на чистейшем русском языке:
Один солдат на свете был,
Красивый и отважный,
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный.
Певца зовут Эккехард Маас: владелец богемной квартиры, литератор и публицист, переводчик песен Булата Окуджавы. Впервые он увидел советского писателя на концерте во Дворце республики в Восточном Берлине. Это было 2 декабря 1976 года — за две недели до того, как немецкого барда и диссидента Вольфа Бирмана лишили гражданства ГДР. Против этого как раз проходили протесты с участием таких известных писателей, как Криста Вольф и Хайнер Мюллер. «Я тогда еще был робок, а до Булата было невозможно добраться — его окружали дородные русские женщины, — прерывает свое пение Эккехард и углубляется в воспоминания. — Я написал на клочке бумаги: “Дорогой Булат, я хочу тебе сообщить, что здесь сейчас происходит, я Экке Маас, друг Вольфа Бирмана”. И Булат прочел записку и прокричал четырехзначный номер. Домой я уже поехал счастливый только от того, что он мне ответил. Но что значили эти четыре цифры? Я подумал, что это может быть номер его комнаты в отеле на Александерплатц. Я пришел к нему на следующий день, подарил кассету с песнями Бирмана и получил в подарок книжку с песнями Окуджавы. Тогда я начал напевать и переводить эти песни, а со временем стал исполнителем песен Окуджавы и остаюсь им до сих пор».
Интерес к русской культуре у Эккехарда Мааса был в крови: его предки жили в Петербурге, где дед работал директором дома сирот и священником. В 1918 году семье Маас пришлось бежать в юго-восточную Пруссию, в город Тильзит (сейчас — Советск), а оттуда в 1945 году в Германию, испытав на себе все ужасы жизни беженцев. Сам Эккехард родился в деревне Шонбург около Веймара, и, будучи мальчишкой, часто общался с советскими солдатами, отдыхавшими в лесу недалеко от деревни. «Мне было интересно ходить к ним, сидеть у костра, кушать рыбные консервы, пить водку, говорить с ними. Может быть, тогда я стал, так сказать, жертвой немецко-русской дружбы, — Эккехард хмыкает и ставит кипятиться чайник. — Хотя там были не только русские. Там были и казахи, и украинцы, и грузины. Эти парни с удовольствием приходили к нам в гости, в дом священника, чтобы послушать сонаты Бетховена».
Эккехард хорошо знал русский язык, был частым гостем московской и ленинградской интеллигенции, много путешествовал по Советскому Союзу. Он был и в Прибалтике, и на Дальнем Востоке, и в Якутии, и в Средней Азии, и на Байкале, в Грузии. Только объездил он все не как немецкий турист, а дикарем. И хотя мечты о диком, свободном Западе неизбежно разбивались о Берлинскую стену, в Венгрию, Чехословакию, Болгарию и Румынию восточные немцы могли ездить беспрепятственно. Но Эккехарду одного сближения с социалистическим зарубежьем было мало. Его манил Кавказ. Попасть туда можно было через туристическую компанию «Интурист», но перспектива осматривать достопримечательности под присмотром экскурсоводов претила молодому авантюристу, мечтавшему о нехоженых тропах. «Меня выручали местные жители, об их гостеприимстве среди нас ходили легенды. Никогда не забуду, — вспоминает Маас, — как Чингиз Айтматов угощал меня бараньей головой! Мы пили романтику абсолютной свободы, доказывали свое превосходство над тоталитарной системой и счастливые возвращались домой, по праву считая себя героями». Во время этого путешествия Эккехард и нашел русских и грузинских друзей, которые потом присылали ему частные приглашения. Таким образом он мог каждый год посещать Булата Окуджаву в Москве или на его даче в Переделкино, а также полюбившуюся ему Грузию.
После первой поездки в Советский Союз в 1978 году Эккехард организовал в своей большой квартире литературный салон, куда приглашал малоизвестных молодых поэтов и писателей, которые тогда уже не верили в идеи социализма. На вечера собиралось все больше и больше людей. У него бывали и немецкие писатели Хайнер Мюллер, Криста Вольф, Фолькер Браун, Франц Фюманн. «Нет, мы не критиковали государство. Мы просто не хотели об этом говорить», — рассказывает Маас.
На эти вечера он приглашал и своих гостей из Советского Союза: Беллу Ахмадулину, Владимира Высоцкого, Булата Окуджаву, обосновавшегося в Германии прозаика Фридриха Горенштейна, режиссера Александра Аскольдова, снявшего знаменитую картину «Комиссар», которую советские чиновники на двадцать лет отправили «на полку».
Хотя «гость» — это неправильное слово, так как оно предполагает некую дистанцию, а ведь с теми, кто сидел с ним за одним столом, Эккехард делился своим миром. И последней маркой — он был беден, ездил на разбитом «шевроле», в багажнике которого возил музыкальный ящик, напоминавший шарманку. Он оставлял машину на ближайшем углу, ставил свою шарманку на маленькую скамеечку, бросал перед собой шляпу для сбора денег и исполнял популярные немецкие песни. Потом брал в руки гитару и пел песни собственного сочинения, а иногда и песни Окуджавы по-немецки.
Публика не оставалась равнодушной — по крайней мере, Эккехард всегда находил деньги и покупал для каждого вечера с деятелями искусства четыре пакета фузилли, которые он отваривал и затем тщательно перемешивал с яблоками, мясными консервами, чесноком и травами. Таков был нудельсалат от Мааса. К салату подавалось красное вино Cabernet за шесть марок — его было проще всего получить, так как вино было слишком кислым на вкус и немцы его не покупали. «Эти встречи были нашим смыслом. Мы, выросшие в ГДР, до сих пор не понимаем: как ты можешь узнать человека, если он не побывал за твоим кухонным столом?» — недоумевает Маас и демонстрирует мне книжечку собственных переводов Владимира Маяковского.
- Фото: Вероника Прохорова
- Эккехард Маас
Наш разговор прерывают двое мужчин — один с седыми волосами, в бежевой куртке и с черной папкой в руках, другой в вязаном серо-черном свитере и джинсах. «Ассаламу алейкум!» — приветствует входящих Эккехард и провожает их в свой кабинет, где лежат стопки книг и отчетов; на одном из них написано: Chechnya, на стене висит портрет журналистки Анны Политковской. Теперь сюда, где раньше пел Окуджава, а Ахмадулина читала стихи, стекаются прибывшие в Берлин чеченские беженцы.
В гостиную, где раньше проходили литературные вечера, входят новые чеченцы. Они просят не упоминать своих имен, не говорят, из какого города они приехали, и не разрешают себя фотографировать. Они присаживаются за стол в гостиной и ждут, когда Маас пригласит их в кабинет. «Что-то серьезное случилось?» — спрашивает Масс у одного чеченца с потухшим выражением лица. «Нас депортируют обратно в Чечню, на очереди — мой сын, сейчас он в розыске», — отвечает он нехотя.
Беженцам запрещено работать в Германии. Учить немецкий тоже не получается, потому что бесплатные языковые школы, как правило, переполнены. Первое время беженцы из Чечни живут в специальных приемниках, потом их распределяют по федеральным землям в общежития, лагеря или отдельные квартиры. Некоторые получают вид на жительство только через десять лет пребывания в стране, пережив несколько судебных процессов. Все это время они существуют на социальное пособие, которого хватает на еду, одежду и медицинскую страховку для лечения в экстренных случаях — приблизительно 350 евро на человека в месяц. В Германии это относительно небольшие деньги, например, социальное пособие по безработице в 2016 году составляло 404 евро в месяц. Жилье оплачивается из муниципального бюджета. Согласно Федеральному ведомству по вопросам миграции и беженцев в Германии в 2016 году было рассмотрено 10 040 заявок от жителей Чеченской Республики, а одобрено только 431. Те, кому не повезло, надеются найти помощь в литературном салоне Мааса.
Сам Эккехард Маас помогает чеченским беженцам уже более 20 лет. После объединения Германии его выбрали в совет «Соседство в Европе» при фонде Генриха Белля. Сначала Эккехард работал по России, а потом — по Грузии, где в 1995–1996 году организовал три конференции. Две из них общекавказские, там он и познакомился с представителями северокавказских народностей. «Я тогда вдруг понял страшную судьбу этих народов. В это время шла война в Чечне, и я сразу же решил, что надо что-то делать» — так Эккехард создал «Германо-кавказское общество», маленькую организацию, цель которой — представить северокавказские народы в Европе и особенно в Германии. Организация базируется в квартире Мааса в Берлине. «Организация — это я. Хотя есть, конечно, люди, которые меня поддерживают. Я уже редко выступаю с песнями. Более всего я сейчас известен как публицист, который пишет на кавказскую тему. Я одновременно и эксперт, и человек, который напоминает о морали. Где бы я ни появился, на конференции ли, на собрании политиков, я приду, и они вспоминают: “Ах, эта Чечня!”» — Эккехард вздыхает и упоминает, что его официально далеко не всегда приглашают, но он все равно приходит.
Эккехард курировал и курирует несколько сотен чеченских семей в Германии. Люди, побывавшие в его квартире, делились разными историями. Мужчины сдавленно говорили о пытках, которые проводили люди Кадырова, прикрываясь «антитеррористической операцией» и выясняя, где скрываются их родственники-сепаратисты. Молодые парни сетовали на то, что не могут найти работу в Чечне и что их отправляют насильно воевать на Украину. Женщины, рыдая, признавались, что их насиловали мужья, некоторых и сами чеченские полицейские, и обратиться за помощью было некуда. Матери вспоминали, как они боялись выпускать своих юных дочерей на улицу — не дай бог кадыровец лет 50–60 положит на них глаз. Семьи с тяжелобольными детьми делились последними надеждами на чудеса немецкой медицины.
— В Германии есть и фальшивые чеченцы, которые только называют себя беженцами, но в действительности они являются агентами Российской Федерации. Именно они организовали в январе прошлого года митинги в Киле за Путина, где просили россиян не врать и ратовали за отмену санкций. Это были не настоящие беженцы, потому что люди, ищущие в Германии помощь, на такие митинги не выйдут, — утверждает Эккехард Маас и подходит к буфету, чтобы налить всем гостям черный чай.
— Сейчас в Чечне не проливается много крови, физические пытки уже позади. Но происходит моральное и духовное уничтожение народа. Рамзана Кадырова, который всего лишь глава Чеченской Республики, подхалимы-чеченцы, которые продались за деньги и предали наш народ, называют князем и царем. Рамзан-падишах! Не много ли ему чести? Никогда не было среди чеченцев царей. А эти подхалимы не чеченцы, они просто на бытовом чеченском языке разговаривать могут. Фактически они ничего о своем народе не знают — ни традиций, ни обычаев, — возмущается зычным голосом чеченец Руслан (имя изменено. — Прим. ред.), вцепившись пальцами в свою черную папку на столе. В прошлом — журналист, депутат и строитель, он эмигрировал в Германию как политический беженец в 2011 году. — Европейцы должны перестать ценить только свою торговлю, финансы, экономику и начать уважать человеческие ценности не только на бумаге. Они дают убежище всем без разбору — даже кадыровцам, ведь у них заранее подготовленные бумаги с собой: с несуществующими побоями, пытками, тюремными сроками. У нормальных беженцев никогда не будет так много доказательств своих слов, потому что люди не готовятся быть беженцами, люди бегут впопыхах. Кадыровцам же сразу дают вид на жительство, а настоящих беженцев игнорируют. Мне, депутату и журналисту, пришлось два года платить адвокату, добывать доказательства и с таким трудом выбивать убежище. И эти кадыровцы строят тут фитнес-центры, рестораны, поздравляют Кадырова с рождением сына, выходят на митинги в его поддержку — тоже мне беженцы!
— Для чеченцев сейчас наступило трудное время. В сентябре грядут парламентские выборы, поэтому все партии будут доказывать, что они разрешат эту проблему с миграционным кризисом, отправив домой всех беженцев. Если раньше заявления на убежище могли «висеть», то сейчас сотрудники министерства по делам беженцев мгновенно присылают отказы. Это свинство: люди прожили в Германии несколько лет, их дети выросли уже здесь, а их депортируют туда одних, где у них ничего нет, ни дома, ни работы. Ваш сын должен срочно найти работу. И… лучше ему не появляться дома, — обращается Маас к тому самому понурому чеченцу, сына которого должны депортировать в ближайшем будущем.
— Я и сам не знаю, где он прячется. Сын находится в розыске уже три дня. Полиция пришла к нам домой, дали все документы и билеты на самолет, сказали, что через 10 часов он должен вылететь в Москву. Мы попросили возможность обратиться к адвокату, нам отказали. Сын выскочил в окно и убежал. И понимаете что? Так безопаснее, лучше уж пусть мой сын сидит в немецкой тюрьме, чем вернется обратно в Чечню! — он протягивает телефон Эккехарду и просит поговорить с адвокатом сына.
Ахмет (имя изменено) до сих пор не говорит по-немецки, хотя живет в Германии уже шесть лет. Ахмет не думает о себе, он, как и все родители, живет надеждами — это его жизненное кредо. Его маленький сын болен — Ахмет надеется, что тот выздоровеет; его дочь не берут в университет — у нее нет соответствующего статуса, так как семье Ахмета дважды отказывали в предоставлении убежища. Его старший сын убежал — и он надеется, что сын найдется живым и здоровым, в Германии.
— Я хоть и уважаемый человек, но я не закон, — вздыхает Маас. — Я не могу один остановить депортацию чеченцев обратно на родину. Я могу спасти только нескольких отдельно взятых людей, что я и делаю почти двадцать лет. Я сразу замечаю, кто приезжает сюда за лучшей жизнью, а кому и вправду угрожает смерть. Тот, кто пережил пытки, согласен на любое условие, лишь бы выжить и чтобы его никто не преследовал. Он готов в собачьей конуре жить. А те, кто приехал хорошо пожить, имеют претензии.
Правозащитник показывает фотографии чеченца Авзора Лулаева. В 30 лет он ушел в лес и стал участником незаконных террористических формирований. В 2014 году он был убит во время контртеррористической операции, после чего его отца много раз вызывали на допросы, а жену сына похищали и пытали. После того как неизвестные сожгли дом Лулаевых, семья бежала в Германию.
Такой случай типичен. После акции боевиков в декабре 2014 года Рамзан Кадыров заявил о введении принципа коллективной ответственности для семей членов вооруженного подполья. Родственников боевиков выдворяли из республики, а их дома сносили, несмотря на заявлениеВладимира Путина, что никто не имеет права совершать подобные расправы, в том числе и глава Чечни Рамзан Кадыров.
— Чеченцы никогда по своей воле не расстанутся с родиной. Если уезжают, значит, ситуация безвыходная. Как объяснить… Ты каждый день находишься под угрозой, — чеченец Асланбек (имя изменено) с трудом подбирает слова.
— А я, если соскучусь по родной Чечне, звоню своим друзьям. Они мне всегда скажут: «Не возвращайся, там вчера того-то забрали, того-то выселили». И я начинаю ценить то, что я здесь, в Германии, — тихо произносит Ахмет. — Вот перед Новым годом убили четырех человек. Один мой знакомый работает в МВД по Чечне. Я спросил у него, что же там случилось, а он мне ответил, что никого не убили, это все неправда, просто паспортная проверка была. Но он так говорит, потому что он сам работает в МВД, значит, им было указано так говорить. А на самом деле четырех человек убили, по WhatsApp такие новости сразу разлетаются (возможно, имеются в виду трое задержанных в декабре в Грозном, они были, как сообщает «Кавказский Узел», убиты в больнице после госпитализации; также утром 21 декабря 24-летний Альви Хакимов ушел на работу и не вернулся. — Прим. ред.).
— Месяца два назад была рассылка по WhatsApp, вы читали? — нервно спрашивает Руслан. — Мать плакала, что ее единственного сына отправляют на Украину воевать. Она пережила две войны с Россией, вырастила вопреки всему единственного сына, а они хотят у нее его отнять. А у нее никого, кроме него, нет.
Разговор прерывается: Эккехард Маас приложил указательный палец к губам, призывая всех замолчать, — он звонит адвокату сына Ахмета, того самого, что в розыске. Присутствующие молча пьют уже остывший чай. Руслан, кряхтя, поднимается из-за стола — у него встреча в ведомстве по делам иностранцев. На пороге комнаты он оборачивается к нам и говорит:
— Вы видели видеообращения Рамзана Кадырова к чеченцам в Европе? Он говорит, что мы все так или иначе вернемся на родину, а если не мы, то наши дети, и что он, Кадыров, спросит с нас за каждое слово. Он говорит, что мы предали свою родину. А как человек может предать родину? Один человек может предать родину, но не тысячи.
Пока Эккехард разговаривает с адвокатом, Ахмет рассказывает, как его сын тщетно пытался найти работу. «Наконец-то нашел, теперь работает охранником!» Правда, работодатель не может официально его устроить, что так нужно для заветной отсрочки принудительной депортации в Чечню. Разрешение на пребывание у юного чеченца в Германии давно просрочено, а для того, чтобы его продлить, он должен официально трудоустроиться. Замкнутый круг.
Все присутствующие сочувственно качают головами, ругают немецкую бюрократию и в течение 10 минут расходятся. Эккехард заканчивает разговор с адвокатом: «Ахмет, друг мой, ваш сын должен быть со всеми документами завтра у адвоката в 11 утра. Разыщите его сегодня. Ваше дело будет рассмотрено комиссией по особым случаям». Это положительное решение, так как Комиссия по особым случаям (Härtefallkommission) рассматривает индивидуальные особые обстоятельства, препятствующие депортации. Лучи весеннего солнца, просочившись через занавеску, падают на лицо Ахмета. Он закрывает лицо руками, тяжело дышит, а затем выбегает из комнаты. Из окна видно, как он выходит из подъезда и кому-то звонит.
«Апти, Апти, завтра надо к адвокату!» — кажется, Ахмет лукавил. Он знает, где спрятался его сын.
https://snob.ru/selected/entry/125495