Писатель Анатолий ПРИСТАВКИН: На Кавказе мы вляпались в

геополитическую дыру.

Беседовал Василий УСТЮЖАНИН

02.06.1999

«Во время штурма Грозного в январе 95-го года грозненское

телевидение транслировало фильм «Ночевала тучка золотая»,

поставленный по роману Анатолия Приставкина. Детдомовские годы известный писатель, ныне руководитель Комиссии по помилованиям при Президенте России, провел среди горских ребятишек. Пропустил через свою душу трагедию чеченского народа. А выбор собеседника и тема разговора с ним были предопределены датой — 135 лет назад Россия завершила покорение Кавказа «…кончив таким образом одно

славное дело, предстоит вам другое в моих глазах столь же

славное, а в рассуждениях прямых польз гораздо важнейшее —

усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных»

(Николай I — генерал-фельдмаршалу Паскевичу).

— Анатолий Игнатьевич, как вы относитесь к тезису о том, что

радикальное непонимание Кавказа передалось нам в генах?

— У нас есть не только радикальное непонимание Кавказа, но и других народов. Наше внедрение на Кавказ в XIX веке оказалось сродни агрессии США в Югославии. Амбициозное силовое давление отзывалось трагедиями все эти годы. И американцам отзовется. Мы ведь тоже шли на Кавказ, чтобы якобы примирить враждующие народы.

А вляпались в геополитическую дыру.

Но я бы сказал о другом. Радикальное непонимание других

народов исходит из идеологии державности. Российская державность была основана на расширении территорий, на войне со всеми, кто был соседом. Как только сосед переставал быть соседом, появлялся новый сосед, которого надо было покорять. Иван Грозный, Петр Первый, Екатерина II, Александр I, Николай I, Сталин наследовали друг у друга этот колонизаторский дух. Кавказ стал одной из зон этой политики расширения территории.

— Но что же такого загадочного и непостижимого есть в Кавказе, что недоступно русскому пониманию? Специфика тейповой демократии?

Бытовой уклад жизни? Особенности культуры?

— Да все вместе. Кавказ — это уникальнейшая область на земле.

На крошечной территории живут десятки народностей. Там

сформировалась своя неповторимая и не воспроизводимая больше нигде социально-биологическая структура. Как-то мой переводчик-англичанин Томас Майк Гленни попросил разрешения использовать вместо строчек Лермонтова стихи Шекспира. Я спросил: «Но какое отношение имеет Шекспир к Кавказу?» — «Да самое прямое». И прочел мне фразу Шекспира: «Кавказ, как раскаленный уголек, на твердой

ладони земли». Удивительно точный образ.

— Но ни с одним народом у России не складывались так сложно отношения, как с чеченским. Почему?

— Чечня является зоной в зоне. Потому что это особенно

уникальный народ. Давайте иметь в виду следующее. Чечню на самом деле никто и никогда не смог покорить. Не сделал это Ермолов, не сделал Деникин, не смог и Грачев. Ермолов в начале XIX века провел десятки операций, выжигал селения, уничтожал заложников, но покорить не смог. Уже после 1864 года, когда считалось, что Россия окончательно покорила Кавказ (Шамиль был отловлен и отправлен в Калугу), чеченцы не один раз поднимали восстания против царской власти. Современник тогда писал, что наше завоеванное место только там, где мы стоим сегодня. Стоит уйти, и оно сразу же становится не нашим, а чужим. Есть одно очень интересное признание Ермолова о том, что своим свободолюбием чеченцы подают дурной пример всем подданным Российской империи.

— Возможно, в этом причина особой жестокости по отношению к Чечне?

Деникин треть своей армии держал в Чечне, потому что боялся, что в спину ударят краснонастроенные чеченцы. Чеченцы приняли Советскую власть, веря, что она им даст самостоятельность и освобождение. Сталин, к слову сказать, среди кавказских народов особенно люто ненавидел именно чеченцев.

— Почему?

— Я как-то в Мюнхене встречался с Авторхановым — лучшим

представителем чеченского народа. Он мне сказал: «Сталин

ненавидел чеченцев потому, что они провалили коллективизацию». То есть подрывали корневую систему, которую он создавал. Конечно, надо было выселять их в первую очередь.

— Вы говорили о державности как о негативном факторе. Но в

таком случае надо признать за державника (читай — империалиста) и Лермонтова. Строчку его «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал» помните?

— Ну это совершенно другой случай. Это была романтика молодых людей, попавших на войну. Это Байрон, попавший в Грецию. На самом деле и у Пушкина, и у Лермонтова читается между строк трагичность войны, сочувствие к горцам. «Кавказа гордые сыны, сражались, гибли вы ужасно». Это Пушкин.

— Анатолий Игнатьевич, рассуждали бы вы так, если бы посидели в яме в чеченском плену?

— А почему вы думаете, что меня русские экстремисты не хотят взять в заложники в Москве за мои взгляды?

— Угрожали?

— Звонят с угрозами. И сколько раз. Бандитизм ведь не имеет

национальности. Вы знаете, я дважды ездил в Чечню. Меня

сопровождал учитель географии Иерадий Альбасов. Он получил в России высшее образование, любит русскую культуру. Называл себя не боевиком, а ополченцем. Он спас жизни 17 наших солдат, когда их окружили на вокзале. Вывел из-под огня и дружит до сих пор. Он подарил мне фотографию с надписью: «Русскому брату от чеченского брата». Так вот, этот человек рассказал мне, как его, тогда еще мирного гражданина, захватили наши солдаты и держали в той самой яме, о которой вы говорите. Ему удалось бежать. Только после этого он взял в руки оружие. Кто же кого научил? Мы их или они нас? Чего обижаться нам? Мы внедрились в страну, разорили ее,

уничтожили десятки тысяч людей, создали фильтрационные лагеря. Они скопировали нас и сейчас пытаются выжить. Идут на те же методы. Варварство порождает варварство, жестокость — жестокость.

Чего же мы их теперь обвиняем?

— Вы оправдываете терроризм?

— Я отношусь к терроризму как к самому страшному злу, но его не чеченцы придумали. Его мы принесли туда, а они ответили на него адекватно. У них есть бандиты, с которыми они не могут справиться, поскольку нет жесткой системы МВД. Она разрушена.

— Что тогда надо поменять в этой самой системе и вообще в

наших ценностях, чтобы снять с них клеймо виновности?

— Если будем продолжать амбициозную державную политику, не разрешим на Кавказе ни одной проблемы. Я бы предпочел, чтобы мы называли себя не великой Россией, не могучей державой, а культурной цивилизацией. И не только называли, но все для этого делали. Притяжение культур в тысячу раз сильнее, чем притяжение силы.

Мы пока отнеслись к Чечне, как к Чернобылю, — заложили бетоном со всех сторон и пускай тлеет. Это не метод. Завтра все равно рванет. От нас надо не так уж много — не вмешиваться, проявить максимум такта и понимания. Толстой полюбил свободолюбивый дух кавказцев. А мы что, не способны?

«Направление политики и отношений наших к ним (горцам) были ошибочны. Жестокость, в частности, умножала ненависть и возбуждала к мщению, недостаток твердости и нерешительность в общем плане обнаруживали слабость и недостаток силы» (Паскевич -Николаю I).

Комсомольская правда, 2.06.1999