У пострадавших же всегда одна сокровенная дума: когда, наконец, восстановится справедливость?… Они ждут ее, как манны небесной, с надеждой на ее торжество они засыпают и с надеждой просыпаются. Действительно, рано или поздно насилие выдыхается, утрачивает звериную энергию и мнимую оправданность и убирается, уползает в свою драконью нору, где набирается сил до новых, благоприятных для себя времен. Но тот момент, который мы называем торжеством справедливости, не настает еще долго. Порой он наступает через год-другой, но чаще – через несколько десятков, а то и сотен лет: насилие оставляет после себя беззаконие, а у правды всегда находятся могущественные противники, расставляющие на ее пути всевозможные барьеры. Чтобы вернуть свои законные права, занять исходные позиции, справедливость вынуждена передвигаться черепашьим шагом, искать какие-то щелочки, через которые можно было бы просочиться, она ползет по-пластунски, крадется извилистыми тропами, обходя мины и ловушки. И все же, несмотря на титанические усилия, не всегда достигает цели – бывает, что не возвращается вовсе. Тогда человечество получает искаженную историческую картину, учится на фальшивых фактах, выдаваемых за истину, и раз за разом наступает на одни и те же грабли.
Когда февральской ночью 1929 года пришли забирать моего деда, ему дали время только на то, чтобы одеться. Маленькой девочке, моей матери, запомнилось, что на мерзлом снегу почему-то очень долго оставались следы его сапог. Это были следы ушедшей справедливости, которая и по сей день, спустя почти сто лет, еще не вернулась в нашу семью. И я знаю, что уже никогда не вернется: апелляции к Закону о реабилитации жертв политических репрессий тщетны. «Компетентные» чиновники всегда – со ссылкой на этот же Закон – отвергают любые притязания. А против лома, как известно, нет приема. Разве что более тяжелый лом…
Извините, когда бралась за перо, чтобы поделиться размышлениями о Насилии и Справедливости в контексте депортации 1944 года, не думала затрагивать историю своей семьи. Но – накипело, не удержалась. Это трагический и самый близкий мне пример того, что если Справедливость не возвращается, судьба всего рода, а не только одного поколения остается надломленной.
В Чечне люди, пережившие выселение, рассказывали, что на сборы им давали двадцать минут. Да, 23 февраля 1944 года насилию хватило всего лишь двадцати минут, чтобы вышвырнуть из своих домов сотни тысяч людей, большинство из которых были женщины, дети, старики.
А что же Справедливость?
Когда у людей, брошенных выживать, кто как может (или не может…), прошел первый шок, явилось осознание того, что с ними поступили несправедливо. Ведь никакой вины они за собой не знали. Многие сразу решили действовать, чтобы восстановить попранные права. И начали писать главе государства: тогда еще думали, что Сталин ничего не знает, беспредел творился без его ведома и санкции. Представлялось: как только мы ему все расскажем, он вернет нас домой… Было так естественно объяснить все «отцу народов», открыть ему глаза на действия зарвавшихся подчиненных. Это был самый короткий и верный путь. Но – не сработало. Потому что для возвращения Справедливости не существует прямых и торных дорог. Зато пришло понимание того, что Иосиф Виссарионович – не добрый отец, которого обвели вокруг пальца подлые сатрапы, а злобный и жестокий отчим, который сам инициировал преступление.
Великая обида подпитывала глухое сопротивление навязанным обстоятельствам. Те, кто никак не хотел подчиняться, пытались нелегально пробраться домой, на Кавказ. Таким способом сама Справедливость искала лазейки для своего возвращения: бывало, что получала от сотрудников МВД разрешение депортированным на поездку в места их прежнего проживания, но чаще пробиралась нелегально – топала в рваной обуви многие километры по пустынным землям, пряталась по закоулкам грузовых вагонов, голодала, не спала из-за боязни ареста, умирала, едва коснувшись, – но все-таки коснувшись – порога родного дома. Чтобы затушить эти проблески Справедливости, Сталин собственноручно готовит постановление от 24 ноября 1948 года, где говорится, что переселение «произведено навечно, без права возвращения… к прежним местам жительства». Естественное в каждом человеке стремление вернуться домой приравнивалось к преступлению, наказывалось двадцатью годами каторжных работ. В этом документе не забыты и «пособники»: тех, кто давал разрешение на выезд из мест ссылки, кто укрывал беглецов, помогал им в дороге и по прибытии домой, ожидали разборки в Особом Совещании и пять лет лишения свободы.
Пришел 1956 год. Справедливость отстояла одну позицию: спецпереселенцы освобождаются из-под административного надзора, с них снимаются ограничения. Но опять барьеры… барьеры… – изгнанники все еще лишены права возвращаться на родину. В стенах МВД даже появляется идея создать для чеченцев и ингушей автономную область на территории Казахской и Киргизской ССР, потому что их «прежняя территория заселена. Восстановление автономии для чеченцев и ингушей в пределах прежней территории является делом трудным и вряд ли осуществимым, так как возвращение чеченцев и ингушей в прежние места жительства неизбежно вызовет целый ряд нежелательных последствий…»
Двадцати минут хватило, чтобы вышвырнуть людей из собственных домов. В условиях военного времени нашлись и транспорт, и другие возможности, чтобы забросить их за тридевять земель от своей исконной земли. Но вернуть их назад в мирное время оказалось «делом трудным и вряд ли осуществимым».
1957 год – казалось бы, вот он, долгожданный момент торжества Справедливости: республика восстановлена, народ возвращается. Наверное, нет слов, способных передать ту радость, которая охватила вчерашних спецпереселенцев. Они бросали нехитрый скарб, которым обросли за тринадцать лет изгнания, и торопились домой, туда, где, как известно, и стены помогают. Главное вернуться, и все будет хорошо. Но не тут-то было. Партийное руководство республики, считающее, что если стакан полон, то даже каплю не надо добавлять, потому что вода будет переливаться через край, само организовало протестные акции против изгнанников. Потом запретили возвращаться в горные районы, и милицейские рейды из года в год вытряхивали оттуда немногочисленную когорту непослушных. Было также запрещено упоминать о самом событии, как будто не было никакой депортации. Цензура зорко следила за тем, чтобы в прессу ненароком не проскочил даже намек на этот позорный для власти факт.
Через 47 лет после депортации, пробираясь поистине партизанскими тропами, Справедливость добрела до Закона о реабилитации репрессированных народов. Но и он не дал права говорить о ее окончательном восстановлении: в некоторых регионах, вступая в противоречие с союзными и федеральными законами, предусматривающими территориальную реабилитацию, тут же приняли свои меры по недопущению «перекройки границ».
«…Справедливость возвращается не сразу» – эту аксиому наглядно иллюстрируют судьбы репрессированных и депортированных. Сегодня по-прежнему торжествует не Справедливость, а учиненное 76 лет назад беззаконие. Это значит, что еще не наступило время гармонии, покоя, стабильности. Ведь даже древневосточный воинский устав предписывал не лишать поверженных исконной земли, «ибо в потомках удесятерится воля к возвращению ее, и не будет никакого мира».
Мария Катышева. Журнал “ДОШ” №1-2020.