С того дня прошло уже 2 года и 8 месяцев. Но и сегодня этот день свеж в памяти, как если бы это было вчера. Я с сестрой и подружкой собирались в этот день выехать в Назрань. 27 октября началась бомбежка города Грозного, которая длилась до самого вечера. А 28 октября бомбить начали с самого утра, но мы уже были в дороге, уезжая из города в село. Мы приехали в село Гехи, чтобы утром 29 октября выехать в город Назрань, Ингушетия. Уже две недели все СМИ России объявляли, что 29 октября будет дан «гуманитарный коридор» для желающих покинуть Чечню, где уже вовсю бушевала необъявленная война. Недели за две до этого числа были закрыты все дороги из Чечни, и через 3-4 дня стали объявлять: «Все желающие уйти из республики от бомбежек будут иметь возможность выехать из республики 29 числа месяца октября во все стороны». Это значит на Ставрополь, Дагестан, Ингушетию. Также было сказано, что все оставшиеся дома будут считаться бандитами или их пособниками.

Поэтому сотни тысяч людей, собрав все самое дорогое, потянулись на дороги, стараясь избежать участи остающихся, но мы все забыли, что мы — чеченцы. Это значило, что весь чеченский народ, от мала до велика, был зачислен в бандиты. «Народ — бандит!», но мы по своей наивности еще не понимали этого.

Итак, на трассе Баку — Ростов утром, 29 октября 1999 года, уже стояла очередь из автомашин в 3-4 ряда протяженностью в 12 км. Это мой знакомый рассказал мне уже в апреле 2000 года, когда я уже работала в «Мемориале». Так, впервые через полгода, узнала, что в этот день были расстреляны колонны беженцев на всех дорогах Чечни, так как дороги были запружены машинами с людьми и скарбом, которые стремились выехать за пределы республики. С собой люди брали все самое лучшее, самое ценное. Многие, понимая, что будут очереди, ночевали на трассе.

Нас в этот день никуда не отпустили братья, сказав, что уехать мы еще успеем, что еще не известно, откроют дороги или нет. Это, я думаю, спасло нам жизни. С утра стоял густой туман, и сама не понимая почему, я была очень рада ему. А на душе было очень неспокойно. С утра приехал брат подруги, и выяснив, что мы не уезжаем, уехал в село Закан-Юрт, где они остановились с матерью. Туман уже рассеивался, и моя тревога почему-то усилилась. И вот, к 11 часам туман совсем рассеялся, а в небе появилось два самолета. Они совсем низко пролетели над селом, и за окраиной, спикировав, выпустили куда-то по две ракеты. Затем взвились в небо, но как оказалось только для того, чтобы в новом пике выпустить следующую пару ракет. Они улетели, но следующая пара самолетов не заставила себя долго ждать. Они летели в сторону села Шаами-Юрт и было слышно как разрываются бомбы. Напрямую расстояние между селами Гехи и Шаами-Юрт всего 3-4 км. Подруга разволновалась, так как брат уехал по той дороге. Я успокоила ее, как могла, объяснив ей, что стрелять по дороге они не будут, что это стреляют, наверняка, по полям или по лесам. Хотя сама знала, что дороги часто обстреливались самолетами и до этого. По своей работе мне часто приходилось видеть расстрелянных на дорогах людей.

Но в этот день не хотелось верить в такое, так как я знала, что дорога заполонена машинами и людьми. Наш сосед ездил на границу с утра и, выяснив, что границу не откроют, вернулся домой. Он рассказывал, что с великим трудом ему удалось выбраться с трассы. А самолеты все летели и летели. Нам казалось, что они бомбят «армию» Масхадова. Часам к 14-15 обстрел прекратился, и еще через полчаса до нас дошла страшная весть. Мы узнали, что на трассе, у села Шаами-Юрт, расстреляна колонна беженцев. Но, конечно, мы и в страшном сне не могли представить себе масштабы произошедшего. Погибло очень много людей, еще больше было раненых. Сельчане после обстрела увозили раненых в больницы, а трупы забирали в мечеть, чтобы предать их земле. Но многие сами забирали трупы своих близких, чтоб хоронить их на своих кладбищах. И мало кто узнал тогда об этом преступлении, да и мы тоже думали, что это было страшным недоразумением. Но как потом выяснилось — это было далеко не так.

Это преступление было заранее продумано и подготовлено. Из Чечни закрыли все выходы, в то же время подвергая обстрелам и бомбежкам города и села республики, а также задействовав ракеты системы «Земля–Земля» и «Скад». В то же время и по телевидению, и по радио начали передавать объявления о том, что именно 29 октября будут открыты все дороги за пределы республики. Так людей подготовили к тому, чтобы они захватили с собой самое ценное и необходимое и покинули свои дома и республику, а военных — к тому, чтобы они были готовы перехватить то, что будет у этих людей, не говоря уже о том, что останется дома. Так российская военная машина просто совершала свое очередное преступление против человечности. Колонны беженцев в тот день были расстреляны на всех дорогах республики. Я точно могу утверждать, что расстреливались в тот день именно колонны беженцев, а не случайные машины на дорогах, как это было до сих пор. Колонны машин, с вывешенными белыми флагами, со стариками, детьми и женщинами, а также отцами семейств — гражданские люди без оружия.

В разговорах с пострадавшими и очевидцами тех событий я пришла к заключению, что это был заранее продуманный, цинично и хладнокровно осуществленный акт убийства простых людей и последующего их грабежа. Ахмед (имена изменены по известным причинам), у которого погибли близкие, рассказывал, что за два дня до этого события он возвращался домой по Петропавловскому шоссе, когда снаряд разорвался на дороге прямо перед его машиной. Он еще не успел понять, что происходит, как следующий снаряд чуть не угодил во встречную машину. А третий снаряд упал на обочину дороги. Тогда, конечно, он ничего не понял, но когда через день, 29 октября, уезжая с семьей в Хасавьюрт, попал под обстрел уже в колонне с беженцами в том же самом месте, Ахмед все понял: федералы пристреливались, готовясь к этому расстрелу.

Сацита, слушая на базарчике рассказ молодого солдата о расстреле колонны беженцев, еще не знала, что из их семьи там погибло семеро человек. Солдат со слезами на глазах рассказывал чеченским ребятам о том, что их заставили расстреливать женщин, детей и стариков, прямой наводкой из дальнобойных орудий, под угрозой расстрела. Он у чеченцев спрашивал: — «как мне жить дальше, ведь они мне по ночам снятся, они молят меня о помощи, я слышу их крики».

Зина, которая потеряла там же мать, говорила мне, что она 2 декабря 1999 года разговаривала с военными, первыми вошедшими в г. Аргун о том расстреле. Военный в звании майора сказал ей, что это они расстреливали ту колонну. Но он, конечно, не сказал о том, кто отдавал этот приказ, ни номер части, ни имя. А мой муж со старшей дочкой и двухлетним внуком, чудом уцелел в тот день на Червленском мосту, где машины с людьми расстреливались с вертолетов. У них на глазах сгорели две машины с людьми. До сих пор неизвестно сколько людей в тот день погибло на дорогах Чечни. А гибли люди разных возрастов и национальностей.

Ни ООН, ни ПАСЕ, и ни одно Правительство в мире по сегодняшний день не сказали ни слова в осуждение этого страшного преступления века. Но чеченский народ твердо верит, что придет час расплаты для всех виновных как в этом преступлении, так и в других военных преступлениях. Ведь военные преступления не имеют срока давности.

Асет Гехоева (Мажаева)

– сотрудница ПЦ Мемориал 17 июня 2002

Ваше мнение имеет значение: info@washprofile.org