Мы, с моим водителем, который был грузинским азербайджанцем, уроженцем как раз этой самой пограничной местности, решили срезать путь, повернув прямо через перевал, ибо утро было ясное и ничего не предвещало непогоды.
Надо сказать, что этот парень, за рулем своей новенькой «японки», славился как один из самых надёжных для подобных задач людей: доставить быстро и едва легально любого пассажира или груз из одной соседней страны в другую…
Когда мы добрались до перевала, нас сначала вдруг накрыло туманом, а затем нас так же внезапно выбросило из густого тумана на возвышенность, откуда открывался фантастический вид на холмистую низменность сбоку.
В следующие несколько минут мы окунулись снова в туман и через минуту по лобовому стеклу уже хлестал крупный грозовой дождь, а молочная дымка, обвалакивающая нас, озаряясь вспышками молний.
Чуть позже мы выпрыгнули из этой грозы и снова могли созерцать всё великолепие видов на утренние горы, покрытые лесом усеянным по склонам небольшими аулами обитающих здесь горцев.
Затем всё повторилось снова, на этот раз ещё красивее, ибо мы поднимались под отяжеленными дождем облаками, что проплывали волнами, всё выше и выше, и солнечный свет пробивался всё чаще и ярче, наверное, из-за того, что мы были на большой высоте и достигали, практически, верхней границы грозовых туч…
Красота сменяющихся, словно в калейдоскопе, пейзажей, бодрящая прохлада, совершенно пустая дорога, полная тишина, нарушаемая, лишь, шумом шин, дробью капель по стёклам и спорадическими раскатами грома… и так целый час, два… я уже потерял ощущение времени…
Наступил момент когда мне стало буквально невмоготу от переживаемых ощущений и я попросил остановить машину…
Я вскарабкался по склону и зашагал в лес, пока не углубился в дикую чащу.
Я бродил долго, то и дело прислоняясь к заросшим мхом громадным стволам, вдыхая полной грудью, прикрывая глаза и прислушиваясь к биению своего сердца.
Я не только никогда не видел такой красоты, я даже, представить не мог, что такое может существовать на земле!
Я ехал в Грузию с целью пробраться в Панкисское ущелье, чтобы присоединиться к отряду Руслана Гелаева, который, по достоверным сведениям, с осени собирал там силы с целью пробиваться с боем в оккупированную Чечню в начале лета, когда в горах становится тепло и Главный Кавказский Хребет освобождается на месяц-два от снежного покрывала…
Было очевидно, что один отряд, слабо экипированный и немногочисленный, не изменит ход войны, уже проигранной. В данной обстановке вопрос для каждого ополченца мог стоять лишь о том, чтобы выполнить свой последний долг мужчины и отдать свою жизнь как можно дороже…
***
Прошло полтора года как мы, несколько чеченских студентов в Малайзии организовали Фонд с целью помогать Сопротивлению всем чем сможем.
Работы оказалось столько, что пришлось прервать учебу. Каждый день приходили новости о трагедиях потерь. День и ночь приходилось говорить и писать о страданиях брошенного миром народа, убеждать, парировать, обьяснять, благодарить… Двадцать четыре часа быть в полной готовности отвечать на всевозможные вызовы нашей нелегальной деятельности.
И настал день, когда я понял, что начинаю сходить с ума…
И вот я почти у цели — еду туда, где я должен находиться, и душа, неожиданно открывшаяся малейшим колебаниям Небес, вступила в такой резонанс с миром, что я едва ощущаю свое физическое тело.
Фантастические ландшафты расцветших навстречу весне гор, неповторимый аромат вдыхаемого воздуха, бесчетная череда ласкового утреннего солнца, тумана, грозы, ветра и безмятежности…
Это был настоящий Пир Жизни, вечный Гимн Красоте, словно все художники небес решили устроить состязание на лучшее творение и одновременно взмахнули кисточками над своими мальбертами в эксклюзивном для меня представлении…
Я ехал и с удивлением наблюдал как постепенно моё душевное смятение сменяется странным умиротворением, ибо мое сознание находит, наконец, обьяснение всему этому фантасмагорическому действу вокруг: это есть знак и никак иначе… знак того, что Всевышний — Сам — одобрил мой выбор и все эти декорации, одна краше другой, есть награда мне от Него и ясное указание на Рай, что Он обещает мне…
Сердце пронзает боль, но не та старая боль безысходности, а боль Любви и скорой встречи…
Я ехал, повернув голову к опущенному стеклу, чтобы мой товарищ не мог видеть слёзы катящиеся с глаз чеченца…
***
Мы благополучно доехали до Тбилиси, а через две недели активных поисков и народной дипломатии у меня состоялась-таки встреча с Гелаевым.
Легендарный чеченский генерал поразил меня, в первую очередь, внешностью: каштановая борода на всю, в военном комуфляже, грудь и открытый, по-детски наивный, взгляд голубых глаз…
В общем, я увидел статного мужчину под сорок лет с лицом ангела, с движениями гризли и осанкой аристократа.
Руслан Гелаев оказался скромным, немногословным человеком, но и очень любознательным собеседником. Он и его боевые товарищи устроили мне настоящий прием; бородатые вооруженные люди всё прибывали: было ясно, что новость о госте из далекой Малайзии разлетелась по всему ущелью…
Состоялась продолжительная беседа-конференция, прерываемая, только, редкими докладами дозорных по рации (ущелье с рядом расположенных в нём сёл, контролировалось, с молчаливого согласия грузинских вдастей, отрядом Гелаева), скромной трапезой и коллективной молитвой…
Разговор, во время которого мы успели поговорить о многих вещах, но не о моём предстоящем приеме в отряд (этой теме Руслан обещал уделить особое внимание, когда закончатся другие темы), завершился только за полночь.
После недолгого соревновательного спора между несколькими группами молодежи, меня определили в крохотный домик, оставленный одним гостеприимным местным жителем для нужд ополчения. Теперь тут располагалось небольшое подразделение новобранцев, состоящее, в основном, из местной кистинской молодежи и чеченских студентов, прервавших, как и я, учебу — кто в Турции, а кто — и в какой-нибудь другой мусульманской стране.
Однако, об отдыхе, естесственно, не могло быть и речи: обе стороны — и я и мои новые соратники — торопились побольше узнать о друг друге.
Посыпались рассказы: истории и приключения, иногда смешные — и тогда дом оглашался взрывами здорового хохота…
Спать я лег только после утренней молитвы…
***
Меня вежливо не будили до самой полуденной молитвы, а потом сообщили, что меня ждёт командир.
Руслан встретил меня с такой же благожелательной улыбкой на лице, но только — в этот раз — вместо рукопожатия он крепко обнял меня и в течении нескольких секунд держал, прижав к своей пышной бороде.
Одет он был, теперь, в длинное платье, перехваченное портупеей, в котором удивительным образом соединились чеченская черкеска, афганская камис, и рубаха-толстовка. Я заметил, что многие из его окружения носят похожие кафтаны.
Перехватив мой взгляд, Руслан сказал: «Есть сёстры, которые разработали и шьют нам одежду. Если заслужишь, сошьют и тебе» — и все весело засмеялись, видимо прочитав смесь тревоги и надежды на моем лице.
Мы пообедали, обсуждая некоторые аспекты политики, а потом, после паузы, внезапно посерьезневший Руслан сказал с грустью в голосе: «Эта война — пришла надолго, и сил у нас — мало; важно, чтобы каждый находился там, где он — более полезен. Мы с моими товарищами считаем, что ты должен заняться мирными нуждами нашего народа».
На моё возражение о желании участвовать в предстоящем переходе через Хребет в оккупированную Ичкерию он ответил: «Сроки нашего походе еще не определены, а помощь людям нужна уже сегодня… У нас достаточно хороших бойцов, и любой из них — не хуже тебя, но только ты способен выполнить данное поручение. А войны этой нам хватит на всю жизнь, к сожалению… «.
Хоть меня и распирало гордостью от этих слов, я заручился согласием командира на участие в одной из последующих партий направляющихся в Ичкерию.
В конце Руслан поручил меня Тимуру Мацураеву — своему начальнику штаба, чтобы тот ввел меня в курс предстоящих дел.
Мы с Тимуром сели на старый «уазик» и поехали.
В этот день мы посетили два лагеря беженцев, расположенных в заброшенных полуразваленных зданиях на противоположноых окраинах села Дуисси. Кроме этих нескольких сотен людей, наспех размещенных в этих насквозь продуваемых бетонных коробках, еще около двух тысяч нашли приют у сельчан, которых и самих-то насчитывалось не более 4 тысяч.
В общем, требовалась безотлагательное гуманитарное вмешательство — масштабное и всестороннее.
Однако, больше всего — всей этой нищеты и отчаянья, свидетелем которых я стал в этих лагерях, больше всего меня смутили глаза детей — в них был и укор, и боль, и надежда…
И я решил основать фонд, чтобы строить школы для детей и организовывать швейные цеха для их матерей…
Моя артподготовка — в ходе которой я обменялся с десятками друзей и организаций в Малайзии, Турции, США — дала обнадеживающий результат, так что я мог расчитывать на финансовую поддержку одного-двух небольших проектов.
Теперь самым важным было — не разочаровать никого: ни беженцев, ни командира, ни предстоящих доноров.
Однако, я был спокоен, ибо не сомневался что нахожусь на правильном пути — пути, угодном Богу…
Только Бог готовил мне совершенно иную участь: очень скоро жизнь продемонстрирует мне один из своих смертельных кульбитов… она проглотит меня, чтобы — через много лет — выплюнуть тенью меня тогдашнего — дервишем-статистом…