Рынок в станице Сунженской. Стоит шум, гам. Люди ходят по рядам торговцев, смотрят, щупают, примеряют, торгуются… Кое-кто пришёл с надеждой встретить знакомых или узнать новости. На рынке они (новости) появляются первыми.
Среди покупателей и мы с двоюродным братом. Ищем тёплые носки и прочную обувь. Война, 96 год… На войне не до красоты. Тут срабатывает другой принцип — надёжность, практичность и прочность.
Подходим к бабульке, торгующей у входа, говорим слова приветствия, она отвечает и тут же спрашивает, окидывая нас опытным взглядом: — Вам конечно тёплые вещи? — Да, Нана. Носки и хорошую обувь. — Носки вот здесь посмотрите, а обувь я сейчас принесу, — говорит она и уходит за фанерную перегородку. Мы смотрим носки, выбираем складываем их в стопку и тут слышим позади нас шум. Оборачиваемся и видим БТР, сверху как сахар облепливают мухи, набитый военными.
Они хорошо вооружены, в масках, бронежилетах и… ничего хорошего это не сулит… Но уходить нам некуда и мы делаем вид, что обычные покупатели.
В это время из-за перегородки показывается бабулька с коробками в которых высокие берцы… Но увидев русских, она тут же несёт их назад и появляется уже со стопкой тёплых разноцветных носков — Вот здесь посмотри — говорит она и кладёт товар перед нами.
В это время с БТРа спрыгивает один из вояк и быстро движется в нашу сторону. Рынок замер. Мы делаем вид, что рассматриваем товар и не оборачиваемся.
Вояка подходит и, не глядя на нас, бросает бабульке — Здорова мамаша. Мне бы носки… Пар … ну … десять.
На нас он не смотрит, разглядывая носки и остальной товар, лезет в карман и достаёт кипу денег… Потом, также ни на кого не глядя, начинает отбирать нужные ему носки и откладывать их в сторону… И тут раздаётся грозный голос — Какой я тебе мамаш? Нет носки. Не пардаю!
— Как нет? Вот же,… их навалом! — удивляется вояка и слышит в ответ — Носки дургим ест. Тебе не пардаю! — С этими словами бабулька, сгребает весь товар с прилавка и бросает куда-то вниз, под ноги… — Иды отсуда. Тебе не пардам! Себе дамой ежай. Там той носки — заканчивает она.
Вояка растерялся… Постоял немного… Незная, что сказать, потом обернулся на окружающих… Видит, как все разглядывают с плохо скрываемой неприязнью и быстро, чуть ли бегом, возвращается к БТРу, который стоит не заглушая двигатель. С ходу запрыгивает на него, что то говорит в открытый люк и БТР уезжает… Пока БТР не скрылся, сидящие на броне вояки держат свои стволы направленными в сторону рынка…. Я приглядываюсь к бабульке и спрашиваю:
— А почему ты не продала им? … Денег у них много. Наверное не торговались бы… Ты же не от хорошей жизни здесь стоишь? Наверное нужны деньги?
— Валлахи не нужны. От них не нужны! Пусть они ими подавятся. Я лучше вам носки подарю. А за обувь вам нужно будет платить. Я не такая богатая — добавляет она и смеётся.
За обувь, а за одно и за носки, сколько она не протестовала, мы заплатили. И, если бы были деньги, дали бы больше. У бабульки было хорошее доброе лицо, на котором выделялись выцветшие голубые глаза, а лицо, как узоры инея стекле, было покрыты морщинками. Не удержавшись, зашли за прилавок, обняли её, попрощались и пошли… Пока шёл к машине, шёл и думал — Эта бабулька вносила свой маленький вклад в общую победу. Она делала то, что было в её силах. Она не унижалась! Уехали мы с хорошим настроением и лёгкой душой. Это была наша бабулька. Полностью наша. Вся, без остатка. Когда на прощание мы спросили откуда она, ответила из Самашек…. Из дважды расстреляных…