По материалам книги М.Катышевой «Уроки чеченского…»
Часть 2. Зумсой, 1992 г.
- ГИБЕЛЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗУМСОЯ
(Людей сжигали не только в Хайбахе)
Наверное, невозможно объяснить магию гор: неподвижные, постоянные в своих очертаниях, они все же никогда не надоедают. Потому что, при всей своей статичности – необычайно переменчивы. Прекраснее вечера в горах, наверное, только день. Прекраснее дня в горах, наверное, лишь ночь с бархатным небом и близкими, по-особому яркими звездами, с клочьями тумана, белеющего в расщелинах… А прекраснее ночи – только утро…
Солнце позолотило вершины утесов, скалистой грядой окружающих ущелье, а сама котловина еще погружена в сумрак. Немногочисленные обитатели этого уголка встают вместе с солнцем, начинают неторопливую и такую хорошую в своей естественности жизнь… Роза, жена Сулумбека, торопится на дойку, укоряя себя: «Вон Фатима уже почти всех подоила, а я проспала…» Стараюсь успокоить ее, ведь именно ей пришлось обхаживать многочисленных гостей, собравшихся накануне вечером в доме ее свекра Махмуда Мухаева. Допоздна засиделись за долгими разговорами, Розе и поспать почти не пришлось.
Фатима, вторая сноха Махмуда, и правда уже управилась с дойкой, погоняет буренушек на пастьбу. Я напрашиваюсь с ней: хочется посмотреть окрестности Кешта – хутора Мухаевых. Днем у нас будет много другой работы, ради которой мы сюда и приехали, и природой любоваться не придется.
На лужайке с уже увядшей травой кое-где пестреют цветы. Багровеет в слегка поблекшей листве кизил. Ярко-алым цветом полыхают плоды шиповника. Мы лакомимся по пути алычой, подбираем затерявшиеся в жухлой листве грецкие орехи. Совсем неподалеку начинается крутая, возвышающаяся почти отвесной скалистой стеной Селий-лам – гора Селы. По ее уступам ползут, цепляясь за всякое плодородное местечко, ели и сосны, оживляя своей зеленью мрачный серый камень. Поселение, оставшееся внизу, просматривается целиком. Странное зрелище являет оно собой: несколько целых домиков с ухоженными подворьями соседствуют с каменными развалинами, заросшими бурьяном и одичавшими деревьями… На возвышении – мечеть: Мухаевы восстановили старую, разрушенную. На одном из уступов высится обломок какого-то древнего строения.
Фатима – жена Мехти, одного из пяти сыновей Махмуда Мухаева, живет здесь уже третий год. Приехала из Пригородного – поселка рядом с Грозным. «Трудно, наверное, после городской жизни в таких условиях – без света, без телевизора? Печку топить дровами, за скотиной смотреть, по воду на речку ходить…» ,– спрашиваю я ее . «Да я уже привыкла, — отвечает. — Мне здесь нравится. А со временем, когда свет проведут, и вовсе заживем. Главное – была бы дорога».
Да, дорога в Зумсой трудная и опасная. Не дорога, а колея какая-то, змеей извивается среди горных кряжей, порой почти отвесно падает куда-то вниз. Мы ехали сюда ночью и уцелели, без преувеличения сказать, только благодаря мастерству и знанию местности водителя Юсупа Ашиханова из поселка Гикало. А когда увидели этот путь при свете дня, сами удивлялись, как смогли его одолеть. «Хорошей дороги, видимо, еще долго придется ждать, — говорю я Фатиме, — слишком много работы». «Что вы,- отвечает она, — это сделано за очень короткий срок, раньше и такой не было, только тропинка».
Вот по той-то тропинке и пришла в Зумсой в 1944 году гибель…
Неспроста собрались в тот чудесный солнечный день уроженцы Зумсоя в своем родовом гнезде. Растормошил их Умар-Али Хаджимурадов – председатель рабочкома из поселка Гикало. Человек молодой, не переживший ужасов выселения, он много слышал об этом от своего отца, от родственников. Говорили, будто и в Зумсое, родном селе Хаджимурадова, как и в Хайбахе, были заживо сожжены больные люди. Рассказывая об этом друг другу, люди ссылались а 85-летнего Мухадина Хаджиева. Вроде он и точное место этого злодеяния знает. Умар-Али и начал настаивать: мол, почему мы не проверим, почему молчим, ведь запрет с темы выселения уже снят, о Хайбахе уже рассказано всему миру…
И вот собрались зумсоевцы, чтобы отдать долг памяти близким, вспомнить, как погибло их село, поговорить о его возрождении. Вечером и ночью накануне назначенного дня все подъезжали и подъезжали люди из плоскостных селений, из Шатойского и Итум-Калинского районов. Холодная непроглядная ночь легла на горы, а в комнате тепло и уютно, весело потрескивает огонь в печи, идет беседа.
Удивительны старые горцы в общении. Разговор их неспешен, движения спокойны. Они держатся так, словно впереди у них масса времени – целая вечность , — и им некуда торопиться.
Наш фотокорреспондент Виктор Елизаров сразу же почувствовал себя здесь своим человеком. Оказалось, что он и живущий ныне в поселке Гикало зумсоевец Каим Батаев – ровесники. Оба начали работать еще подростками: один в колхозе, другой – в мастерской КИП. День 23 февраля 1944 года запомнился каждому из них по-своему. Виктор Елизаров шел на работу мимо Грознефтяной и был поражен, увидев, как ему показалось, нескончаемую цепь товарняков, скопление людей, услышал крики , звучавшие над этим столпотворением. «Сторож у нас был чеченец – Дакаев, -всоминает он,- прихожу я на работу, а его уж нет…»
А Каим рассказал, что зумсоевцев о предстоящем выселении предупредили еще накануне. Собрали нескольких взрослых мужчин в школе и сказали: завтра утром поедете в Среднюю Азию. Кое-кого из самых строптивых задержали под охраной в сельсовете и в мечети. Люди начали собираться в дорогу, резали скот, укладывали вещи. А поутру отправились. Шел дождь со снегом, идти было трудно, и многие часть своих пожитков бросали у обочины той самой тропинки, которая теперь превращается в дорогу. Заночевали в Бугарое, а на другой день, когда спустились в Ушкалой, их уже ждали полуторки. Начался буран. Люди падали духом. Из Шатоя уже на «студебекерах» переселенцев доставили на станцию Алды. Третью ночь они провели уже в товарняках. Каим запомнил, какой крик поднялся, когда вагоны начали маневрировать, ведь мало кому из горцев до сих пор доводилось ездить на поезде. Женщины плакали, а старики говорили, что это, наверное, началось землетрясение. Потом тронулись в путь. Дни шли за днями, недели за неделями, а конца пути, казалось, не будет. И что примечательно: все думали, что их вот-вот вернут с дороги назад, что произошла какая-то ошибка.
Дорого обошлась народу эта ошибка. А дорога в неизвестность протянулась не на недели, а на долгие тринадцать лет. Тринадцать лет испытаний. Горестные эти испытания, покорежившие судьбы людей, читаются в глазах старейшин рода, в их морщинистых лицах.
Хасан Берсанукаев, Мовла Гишкаев, Умалт Эскерханов, Исрапил Хижаев… У каждого из них свои тяжелые воспоминания, как, наверное, у каждого из этого поколения. Им выпало жить в жестокое время. Вот смотрю на Исрапила Хижаева. Почти сто лет ему сейчас. В 1944 году у него было трое детей , все погибли в Казахстане от голода. Горе приходило тогда в каждый дом, и люди понимали: нельзя замыкаться на своей личной еде. Чтобы выжить, надо быть всем вместе, помогать друг другу, друг друга поднимать. Так, потерявший детей Хижаев Исрапил приветил осиротевшего Шахида Ангаева, в семье которого погибло от голода одиннадцать человек. «Если бы не Исрапил, — говорит Шахид,- не жить бы и мне…»
Не только родственные узы связывают собравшихся в Зумсое этих немолодых уже людей. Еще крепче их связывают пережитые вместе беды выселения и ни с чем не сравнимая радость возвращения. Они вместе проходили сквозь горнило испытаний и вышли из него сплавленными воедино. Сегодня они – живые свидетели гибели их родного Зумсоя, из их воспоминаний складывается одна из самых страшных страниц народной истории.
Мами Шамаев рассказывал, как вели их из Чейнар-хутора. Мать его, незадолго до того повредившая ногу, и старший брат Усам, перенесший в детстве полиомиелит, передвигались с трудом. Их оставили на хуторе Исмаил-кали, в доме Дауда Авторханова. Дараева Асмарт ( в то время Ибрагимова), чей отец был в этих местах председателем сельсовета, тоже хорошо запомнила этот момент. Кроме Марьям Шамаевой и ее сына в этом доме оставались еще Чунгиева (Хамзатова) Эйга, Губашева Тюа, 80-летняя Мисирга Дадаева, еще несколько человек. А потом родственники потеряли их следы. В Казахстане, под бдительным оком комендатуры, в жестокой борьбе за существование заниматься розыском близких было невозможно. О судьбе их узнали только много лет спустя. И вот каким образом.
…Еще до войны в доме Мухадина Хаджиева часто останавливался мастер-медник из Дагестана Азиз, изготавливавший кувшины ( кудал). Когда чеченцев высылали, Азиз вернулся к себе в Дагестан, взяв кое-что из вещей хозяина дома: все равно ведь они пропадут, а так хоть память останется. Среди них были часы со звоном, по тем временам вещь роскошная и приметная. Гости Мухадина, бывало, всегда на эти часы заглядывались. И вот, когда Мухадин вернулся из ссылки, когда жизнь его пошла по кругу новых испытаний, он случайно узнал, что его часы видели в Хасав-Юрте, у какого-то дагестанца. Это и был Азиз. Мухадин отправился к нему. Трогательной, радостной и печальной одновременно была эта встреча. Чеченец рассказывал о своих мытарствах, дагестанец – о своих. Они не сдерживали слез. Вот тогда-то и поведал страшное Азиз, чему был невольным свидетелем: когда 23-го февраля зумсоевцев увели, к ним, оказавшимся здесь инородцам, приставили стражу, из дома не выпускали. Ночью они видели в окно, как вспыхнул дом Дауда Авторханова. Горел вместе с запертыми там больными людьми. Кто же отдавал приказ, кто поджигал – они, конечно, знать и видеть не могли.
Это был только первый аккорд тех потрясений, которые обрушились на опустевшее тогда горное урочище. Его некогда счастливые обитатели тряслись в товарняках, потом мыкали горе в Казахстане, а в этом божественно прекрасном уголке земли продолжали разыгрываться новые драмы. По сведениям, собранным известным ученым-этнографом Ахмадом Сулеймановым, в разных хуторах этого урочища было уничтожено около 60 стариков, не пожелавших на склоне лет расставаться со своими очагами.
Эти горы были свидетелями причудливой судьбы юной абречки Кокки, в шестнадцать лет взявшейся за оружие.
Тогда же нашел здесь свою смерть абрек Куддус Хамзаев. Словно загнанный волк укрывался он на кладбище в склепе святого кхойкху Ибрагима ( зовущего, предупреждающего). Давным-давно жил святой Ибрагим, ходил по земле, учил людей правильно жить, призывал к добру и милосердию. Говорят, и сейчас, если прийти к нему на могилу в пятницу и в молитве о чем-нибудь попросить, то это обязательно сбудется, лишь бы думы твои были чистыми. А еще рассказывали нам старики такой случай: когда они были в ссылке, в этих местах пасли овец грузинские пастухи. Свою отару они загоняли в мечеть ( ту самую, которую сейчас восстановили Мухаевы): более удобного места не нашли. И вот голос святого Ибрагима послышался им. Он требовал убрать овец из мечети. Но пастухи этого не сделали и вскоре, говорят, их отара погибла в грозу. Может быть, это легенда, а, может, и правда, ведь в основе каждой легенды лежит какой-то реальный факт. Таким вот был кхойкху Ибрагим, на чьей могиле прятался абрек Куддус. И его никак не могли взять. Тогда доставили из Шатоя, из больницы, группу больных женщин и детей, и чекисты, укрываясь за их спинами, открыли огонь по непокорному. Говорили, Куддус не выдержал причитаний и криков беззащитных, обреченных на гибель людей, вышел и был убит.
Вершители зла старались не оставлять живых свидетелей своих деяний. Но информация отрывками просачивалась, порой благодаря простой случайности, такой, например, как часы Мухади Хаджиева. И народная память хранила до поры до времени крупинки этих сведений, таились они в народном сердце, причиняя острую, требующую выхода боль. Когда-нибудь о пережитом надо было рассказать, когда-нибудь все равно надо было восстановить по обрывкам целостную картину злодеяний. И когда после тринадцати лет жизни на чужбине люди возвращались домой, они думали не только о том, какое это счастье, но и о том, что в первую очередь надо разыскать своих неведомо где утраченных близких. Если живы – воссоединиться с ними, если нет — поставить на месте гибели надмогильный чурт. Так или иначе, но что-то разузнать о них, потому что нет ничего более гнетущего, чем безвестность. С этого мечтали люди начать свою новую жизнь на старом месте. Для многих так оно и получилось, но только не для жителей отдаленных горных селений. Возрождение их родовых гнезд не наступило с возвращением на родину.
Селиться в этих, как и в некоторых других местах было запрещено. Уроженцы Зумсоя стали обживаться на равнине, многие их них сейчас обитают в поселке Гикало. Вроде бы жилось здесь легче, чем в горах, а все-таки тянуло домой, к незабываемым скалам, к родникам, к разрушенным очагам. И двинулись сюда после ссылки, несмотря на все запреты, Махмуд Мухаев со своей Алпату и детьми, Мухадин Хаджиев, Кюри Хаджимурадов со своими семействами. Начали отстраивать разоренные жилища. За ними потянулись другие. К 75-му году здесь пытались обосноваться семей тридцать. Почему «пытались»? Да потому, что ретивые исполнители властной воли совершали сюда постоянные набеги, чтобы изгнать непослушных хуторян, устраивали погромы. Мы знали, хотя и не в подробностях, о выселении народа в 1944 году, но мало кто знал о многократном выселении горцев из родных мест в 60-70-е годы. Старики говорят, что это было даже хуже, чем в войну. Узнав о приближении опергруппы, хуторяне хватали самое дорогое и бежали прятаться в лес. В один из таких побегов Алпату повредила ногу, вылечить толком не смогли, и она хромает до сих пор.
Блюстители порядка поджигали с таким трудом отстроенные дома, скот угоняли. Что ж, им был приказ… Да ведь и тем, кто поджигал дом Дауда Авторханова в Исмаил-Кали тоже был приказ. Приказ есть приказ… Но ведь есть и совесть, способная противиться некоторым приказам, как совесть капитана Громова и Дзияудина Мальсагова, отказавшихся выполнять приказ о сожжении людей в Хайбахе; как совесть тех солдат, чьи рапорты хранятся еще в архивах: не могу воевать с мирными жителями, лучше отправьте на фронт. И резолюции на них: — «В штрафную роту». Жизнь показывает, что имеющий совесть предпочтет штрафную роту, а значит, верную гибель в бою, чем исполнит неправедный приказ.
Не знаю, были ли такие «штрафники» в 60-70-е годы, данных таких не имею, но верных системе служак люди хорошо знают по именам. И соответственно к ним относятся. И молодежь знает тех, кто продолжал нести гибель их Зумсою.
Саид-Хасан Хаджиев, сын Мухадина, родился здесь в 1964 году. Вот одно из воспоминаний его детства:
-Помню, дом только что отстроили, как пришла опергруппа. Сломали стропила, шифер, но остальное оставили, потому что жили и питались у нас. А вот у Малика, лесничего нашего, дом ломом ломали, я это хорошо запомнил. А вообще-то нашу семью выгоняли отсюда семь раз, предполагая, будто мы укрываем у себя Хасуху Магомадова. Мы доходили до Бугароя, потом возвращались и начинали восстанавливать дом. В 57-м здесь жить не разрешали, расселяли людей на плоскости, боясь, что опять будет брожение. А в 70-х годах уже просто нравилось брать дань. Люди, которые жили здесь, складывались и откупались от властей…
И это тоже была гибель.
Мне кажется, возрождение Зумсоя началось только-только. Даже не тогда, когда с легкой руки бывшего секретаря Шатойского райкома КПСС Л.Д.Дзейтовой, понимавшей пагубность предыдущей политики, наконец-то приступили к восстановлению «диких хуторов», и в Зумсой люди потянулись, как и в Шарой, Химой… Дорогу начали прокладывать. И все же – не тогда. А только с того октябрьского солнечного дня, с которого я начала свой рассказ. С того дня, когда собрались все на хуторе Исмаил-Кали, что близ местечка Сиелиет1а, где в древности проводились языческие празднества в честь бога Селы. Пришли, приехали уроженцы этого урочища из далеких и близких мест. Разделить их тревогу и боль приехал руководитель Итум-Калинского района Ахмад Гелагаев.
Наверное, с того момента, когда молодые люди взяли в руки лопаты, чтобы вскрыть давнее пепелище, обнажить страшную тайну и удостовериться, что здесь погребены их близкие; чтобы предать их останки, как положено, земле, совершив подобающий обряд, — наверное, с того момента и начал Зумсой свое возрождение. С того момента, когда старожилы встали в круг, исполнили зикр и спели назмы, на стоны похожие. С того момента, когда появился акт обследования места происшествия, подписанный Шахмирзой Бетмурзаевым, Русланом Хакишевым, Мухадином Хаджиевым, Курейшем Батаевым, Саид-Хасаном Хаджиевым, Умар-АлиХаджимурадовым, Хусейном Алдамовым и Абдул-Азимом Янгулбаевым, свидетельствующими, что увиденное ими при раскопках подтверждает акт геноцида.
Старики не могут скрыть волнения, этот день для них особенный – и мучительный, и светлый. Но они имеют право быть гордыми, ибо прошли через многие испытания и устояли. И сумели сохранить огонек жизни в своем родовом гнезде. А ведь сколько сел в горах и сейчас стоят в развалинах. Мухадин Хаджиев и его сын Саид-Хасан, Махмуд Мухаев и пятеро его симпатичных бородатых парней – Ваха, Вахид, Сулумбек, Мехти, Махмуд-Салех… Два поколения. И маленький Саламу, сын Сулумбека – это уже будущее Зумсоя. Запомнит ли он этот день? А вот мальчишки-подростки из поселка Гикало Усман Альмерзоев, Али Мамадиев, Муса Эльмурзаев , безусловно, запомнят. Родившиеся и выросшие на равнине, они в этот день открыли для себя землю предков. И не просто открыли, а прикоснулись к самой ее больной ране. Спрашиваю, хотели бы они здесь жить? – хором отвечают: конечно, вот сделают дорогу, и переедем, родители уже давно поговаривают об этом.
Иные говорят: не надо требовать от людей, чтобы возвращались в горы, не надо их заставлять. Заставлять не надо, да. Но пусть будут благословенны те, кто возвращается: право же, эти горы не заслужили забвения. Тем более, такие богатые природой и историей места, как урочище Зумсой. Мальчишки знают, что отсюда родом известные сейчас в республике люди Лечи Харсанов, Герсолт Эльмурзаев, режиссер театра, лауреат премии имени Станиславского Руслан Хакишев. Сюда ведут корни поэтессы и переводчицы Марьям Исаевой и ее сестры народной артистки республики Хавы Хакишевой. Молодые люди знают, что хромой Тамерлан прошел этими местами, что отсюда родом руководитель одного из восстаний против царского режима Ума Дуев… Здесь каждая скала, каждый уцелевший кусок башни, поляна или ручеек, а то и камень овеяны преданиями глубокой старины. Даже их названия могут поведать о многом: Кешта – там, где стояли ворота; Чайнара – медвежья поляна; Элан б1овнашка – к княжеским башням; ж1арие т1иехъа – за крестом ( есть предание, что на этом месте на скале стоял крест).
Урочище Зумсой – совершенно уникальный уголок Чечни. Огромная котловина, почти кругом огороженная скалистой стеной. Говорят, что за лето она нагревается, а зимой долго отдает тепло, поэтому микроклимат здесь особый. Уроженец здешних мест Каим Батаев рассказывал, что до выселения в окрестных хуторах насчитывалось 1100 дворов (для сведения – сейчас их пока 55). Люди сами себя кормили: держали много скота, выращивали фасоль, картофель, кукурузу, даже соль умели выпаривать. Как и сейчас, паслись тогда на богатых травой луговинах белые кони. Это был неповторимый, обогретый ласковым солнцем мир. Однажды он рухнул. Но обязательно возродится.
«Голос Чечено-Ингушетии»,
12 февраля 1992 г.
ххх
О судьбе упомянутой в материале абречки Кокки рассказал в небольшой заметке в газете «Голос Чеченской Республики» (26 ноября 1998 г.) историк Магомед Музаев. Самой выдающейся из женщин в вооруженной борьбе со сталинским режимом была, несомненно, легендарная Кокка ( в переводе с чеченского – Голубка)…
Кокка Дукаева – народная мстительница в самом прямом и чистом смысле этого слова. Она взялась за оружие только после выселения чеченцев и ингушей, только после того, как в ее родном Дзумсое партийно-чекистские каратели проявили тот же геноцид, что и в Хайбахе, с умерщвлением детей, стариков, женщин, сожжением заживо ни в чем не повинных людей. В вооруженной схватке с чекистами погиб муж Кокки Хасан, ее сына-малыша отобрали и куда-то унесли. Больше его Кокка никогда не видела. И тогда совсем еще юная женщина вступила в ряды народных мстителей. И очень скоро не один сталинский палач сложил голову от ее метких пуль. Юная горянка, подобно легендарной Таймасхе Гехинской, возглавила чеченский партизанский отряд, действия которого нанесли ощутимый урон войскам НКВДшников, рыскавшим в горах Чечено-Ингушетии в поисках оставшихся после выселения вайнахов.
Имя Кокки стало наводить страх и вызывать неистовую злобу высокого начальства карательных органов. Тогда один из славившихся своей удачливостью и свирепостью чекистских офицеров, выходец из дагестанцев, проживающих долгие годы в горах Чечни, торжественно поклялся на одном из собраний, что он доставит в Грозный бесстрашную «бандитку» живой или мертвой. Кокке, как и другим командирам групп повстанцев, об этой клятве стало известно.
Рассказывает Саламат Гаев. Встреча состоялась на узком мостике над обрывистыми скальными берегами верховьев Аргуна.
-Ты обещал покончить со мной, — сказала партизанка побелевшему от страха карателю, — давай же, покажи, на что ты способен.
НКВДшник едва сделал движение, как пробитый пулей низринулся в глубокую расселину, и его тело увлек быстрый горный поток. Такую же смерть находили и другие … В конце концов Голубка была схвачена… В застенках НКВД начались допросы с моральными и физическими истязаниями, пытками. Далеко не всякий их мог выдержать…
М.Музаев отметил, что сведения о Кокке Дукаевой крайне скудны и задача историков — «пока еще жива сама Кокка, которая изредка приезжает в нашу республику, пока еще живы люди, знакомые с ней, с ее делами, следовало бы поторопиться запечатлеть в истории ее жизнь и борьбу».
ххх
В 2005 году в «Объединенной газете» была напечатана небольшая заметка «Жителей села Зумсой вынуждают покинуть свои дома». Позволю себе привести ее здесь, так как она является как бы современным продолжением моей давней публикации и рассказывает о том, как в очередной раз погибал Зумсой .
14-16 января в селе Зумсой Итум-Калинского района Чечни и его окрестностях федеральные силы провели операцию, в ходе которой по окрестностям села наносились ракетные и бомбовые удары. В первый же день, 14 января, удар был нанесен и по самому селу Зумсой. В результате одно домовладение было разрушено полностью, еще несколько получили серьезные повреждения.
В этот же день с вертолетов был высажен десант. Предварительно по месту высадки десанта с вертолетов произведен залп ракет, село подверглось обстрелу из пулеметов. Подобный образ действий военных был ничем не оправдан, поскольку в Зумсое Итум-Калинского района Чечни не было боевиков, никто не стрелял и сопротивления военным не оказывал.
Высадившиеся из вертолетов десантники провели «зачистку» села, сопровождавшуюся грабежами, уничтожением имущества и похищением людей. У некоторых жителей были отобраны документы. На глазах у жителей все награбленное загрузили в вертолеты.
Поздним вечером 14 января военные задержали местного жителя Ширвани Насипова. Утром 15 января в одном из домов села они задержали Ваху Мухаева, его 15-летнего сына Атаби Мухаева и Магомед-Эмина Ибишева. В тот же день военные на вертолетах покинули село, забрав с собой задержанных. На начало февраля их судьба остается неизвестной.
Жалобы жителей Зумсоя в военную прокуратуру ни к какому результату не привели. Более того, 28 января в село вновь вошли военные, которые оставались там до 2 февраля, продолжая бесчинства. К счастью, на этот раз обошлось без похищений людей.
Зумсой Итум-Калинского района Чечни – труднодоступное высокогорное село, являющееся историко-архитектурным памятником. На его территории сохранились родовые башни, в которых и по сегодняшний день обитают некоторые семьи. Желание сохранить родовое гнездо, а также отсутствие средств для переселения на равнину – основные причины их проживания в этих тяжелых условиях. Продовольственные поставки в село не осуществляются. Ежемесячно жители в складчину нанимают машину и закупают все необходимое в районном центре. По-видимому, военные считают, что если в селе не будет жителей, им легче будет изолировать и уничтожить боевиков.
Более чем за год до описанных событий, в ноябре 2003 года, Зумсой Итум-Калинского района Чечни был подвергнут массированному обстрелу, в результате чего многие жители вынужденно покинули родные места. Из 56 подворий, существовавших в 2003 году, на данный момент заселены только 15. Местные жители уверены, что учиненные бесчинства преследуют цель вынудить их покинуть родные места.
«Объединенная газета», 11 февраля 2005 г.