Мне прислали этот ролик по whatsApp вечером и я потерял сон: всю ночь я слушал эту беседу и читал комментарии…
Сам живя в Париже, я — как мне казалось — не должен был удивляться ничему… И я — не столько удивлен, сколько озадачен, расстроен и ввергнут в грустные размышления.
Чеченская диаспора в Европе похожа на айсберг, попавший в теплое течение и уносимый им к экватору.
И, подобно тающему айсбергу, мы проходим через все этапы исчезновения в культуре, расстворяющей нас в себе своим ненавязчивым теплом.
Тот же гуманизм, открывший нам двери и приютивший нас 15-20 лет назад, теперь ассимилирует нас.
И дети, видевшие войну и насилие, пережившие — часто — шок потери родителя (как в случае с Магамедом) или их расставание, оказываются готовыми к ассимиляции. Возмужавшие в Европе — в совершенно противоположной всему «чеченскому» атмосфере, — они всё чаще не видят смысла в следовании правилам Нохчалла — «чеченскости» …
Проблема усугубляется тем, что их родители — часто сами полуобрусевшие и поверхностно-верующие — не обладают сами этой «чеченскостью» и закономерно не способны ни передать её, ни внушить к ней доверия у собственных чад.
Но что меня занимает более всего в этой беседе пастыря с прозелитом из чеченцев, это — не Вера (в конце концов Вера есть предмет глубоко личный и интимный для каждого), а морально-этическая сторона рассматриваемой нами ситуации.
…
БОЛЬШЕ, ЧЕМ РЕЛИГИЯ
Прежде всего, надо исходить из того, что религия для чеченца — намного больше, чем религия.
Случилось это оттого, что завершение формирования современной чеченской нации проходило в кузнице перманентных войн.
Войн чрезвычайно тяжелых, с беспощадными и сильными завоевателями, не раз ставивших народ на грань физического выживания.
В такой ненормальной обстановке — где насильственная смерть стала обыденной и осязаемой, словно воздух, — только вера в высшую справедливость способна спасти гуманистические начала в обществе, без которых любая человеческая общность вырождается в дикарей.
В нашем — чеченском — случае (на рубеже 17-го и 18-го веков) ислам возобладал не случайно.
Историкам хорошо известно христианское прошлое горной Ичкерии, как и традиционное язычество долин и предгорий.
В процессе выхода Чечни из-под шока тамерлановского геноцида (только 10 % народа выжило, взобравшись к ледникам) и начала — далеко немирной — реконкисты северных долин, происходило проникновение в народ христианства и ислама.
И, всё же, к началу русской экспансии на Кавказ, чеченцы подошли мультирелигиозным обществом, где не преобладала ни одна из религий.
И исламизация чеченцев, завершившаяся вступлением в ислам галгаевцев-ингушей во второй половине 19-го века, было непосредственным делом рук России.
Колониальный натиск России, с его отчуждением у чеченцев плодородных долин и предгорий, с заложением на завоеванных землях казачьих станиц и фортов, поставил чеченцев перед дилеммой.
…
ПЕРЕГРЕВ
В этой обстановке — без союзников, без тыла и экономической базы — чеченцам пришлось опасно «перегревать себя», генерируя энергию к сопротивлению в себе самих.
Сплочение полумиллионного народа в единый механизм стало острой необходимостью.
Языческие верования с пантеоном различных божеств психологически устарели и не годились для подобной цели изначально.
Христианство, закрепившееся в горах стараниями грузинских проповедников, могло стать доминантной силой, но не стало ею по двум причинам
Первая — грузинские князья сами вели политику на сближение с Россией, надеясь с её помощью остановить окончательное поглощение своей страны мусульманской Турцией.
Вторая причина: крест мало годился для мобилизации против завоевателя, выступающего под тем же христианским символом.
В результате произошел синтез между язычеством и исламом (на его месте мог оказаться и иудаизм, как это вышло с Северо-Западной Африкой, когда местные готы сопротивлялись арабской экспансии), а христианство было изгнано в сторону Грузии. Почти до середины 19-го века в чеченском народе шел межконфессиональный конфликт, пока — уже при Имамате — последние чеченские христиане «Лам-Керсты» не были вытеснены в Грузию…
Русско-Чеченская война, занявшая большую часть 19-го века (Чечня стала основным театром дейсвий известной в российской историографии как «Большая Кавказская Война» войны России с горцами Северного Кавказа: Чеченцами, Адыгами, Аварцами и т.д..) стала наковальней на которой окончательно выковался современный чеченский национальный характер : трудяга-воин, мусульманин-мистик, соблюдающий доисламские традиции (адат).
В условиях отсутствия классов и социальной иерархии, у чеченцев функции, регулирующие внутренние и внешние отношения ложились исключительно на религию.
И синтез этот оказался насколько полным, что, когда пришли безбожники-большевики, они вынуждены были включить в РСФСР мусульманскую Чечню.
Горная теократическая страна с её шариатом, пантеоном святых, суфийскими тарикатскими орденами и т.д несколько лет вынужденно (ибо не доставало сил) терпелась советским правительством.
Этому правовому парадоксу большевики положили конец в 1924-м году, пригласив правительство Чечни во главе с Али Митаевым «на заседание» и полностью истребив его…
…
ГЛАВНЫЙ ШОК
Шок тотальной депортации 1944-1957 гг в Среднюю Азию, куда народ ушел обезглавленным (в 1937-1938 гг. советская власть уничтожила до 12 000 улемов, ученых, писателей, учителей, партаппаратчиков) привел почти к полной анархии. Результат: за время выживания в Средней Азии, появилось множества сект, имеющих мало общего с духом ислама и почти удвоилось количество чеченских тейпов…
В этот же гулагский период родилась и чеченская советская интеллигенция.
Термин «чеченец» оставался синонимом «врага государства», поэтому единственным путем амбициозному чеченцу к успеху в советской системе было обрусение.
Таким образом, к началу 1990-х годов в чеченском народе появилась значительная общность (не менее 20 % от общего населения), проживающая в городах с доминирующим русским населением (Грозный, Аргун, Гудермес) и подвергавшаяся всё большей и большей культурной коррозии…
Когда чеченцы объявили независимость, когда обрушилась советская система и началась экономическая блокада со стороны России, эти люди потянулись — часто вместе со своими русскими начальниками/коллегами/соседями — в Москву и в другие города России.
Из этой же когорты Россия сколачивала первую про-российскую вооруженную оппозицию (Хасбулатов, Автурханов, Гантемиров, Завгаев…).
Во время первой войны и до второй, это были, в основном, представители данной группы, кто сумел выехать за границу…
Что касается тех, кто жил на чеченских окраинах Грозного, даже если родители соблюдали адаты, дети их — выросшие вместе с русскими ровесниками — оказывались более готовыми к «дечеченизации», нежели их сельские сородичи…
…
РАСЧЕЧЕНИВАНИЕ
У непосвященного читателя может родиться вопрос: «а что такого специального есть в чеченскости?»/»что такого в том, что кто-то выйдет из «чеченскости»?»
Проблема, как раз, в том и состоит, что в силу всех перечисленных исторических обстоятельств, практически невозможно чеченцу/чеченке оставаться в лоне своей нации, если он оставил религию дедов — ислам суфистского толка.
Только в недавнем прошлом — на нашей памяти, — именно по этой причине чеченский народ отверг, фактически «выплунув», ваххабизм, который был проглочен под гипнозом военных подвигов Джамаата-Хаттаба-Басаева.
Момент истины для многих чеченских ветеранов, осевших в мусульманских странах, наступил, когда подросли их собственные сыновья и дочери. Эти юноши и девушки не только не тяготели к чеченской культуре, но и охотно арабизировались — в силу арабо-центристской природы салафистского ислама…
И, успевшие — за двадцатилетие жизни на чужбине — сравнить качества чеченцев и арабов/турков/персов, отцы с ужасом начали осознавать что «расчеченили» своих детей собственными руками…
И вот, я смотрю на этого симпатичного человека, вежливо, но твердо критикующего своего отца за его жесткость и автократизм.
Слушаю ребенка, не получившего материнского тепла, страдавшего от отцовской бесчувственности, от холодности мачехи… задыхавшегося от диктата общественного мнения и, в конце концов превратившегося в христианского нигилиста.
И мне вспоминаются другие — исламские — нигилисты…
…
ЧТО РАСКАЧИВАЕТ МАЯТНИК
В принципе, в его случае сработал тот же «маятник» который оторвал, в свое время, часть чеченской молодежи от родного ствола и сделал их добычей глобальных джихадистских ветров.
То, что его выбросило в протестантскую секту — простая погрешность в тренде «расчеченивания», принявшего сейчас угрожающие размеры.
Сила, раскачивающая чеченский маятник, разбрасывающий наш сбитый с толку народ налево и направо, есть наше обрусение, то есть процесс нашей ассимиляции в колонизирующей нас России.
Фактором, заставляющим — в последние 30 лет — уходить молодых чеченцев к ваххабитам, атеистам, буддистам и, теперь, к протестантам является НЕСПОСОБНОСТЬ их родителей передать им любовь к своей культуре. Потому что любая национальная культура гибнет вместе с гибелью национального языка.
И у алкающего истину юного сердца появляется искушение искать смысл жизни ВНЕ поля родного народа.
И мне жаль этого человека, потерявшегося в этом большой мире соблазнов и легких решений; не понимает он (так же как и его собеседник-пастор), что не религию Ислам от отвергнул, а свою национальную принадлежность!
Нохчи хила халаду («быть чеченцем — тяжело!») — гласит старая чеченская поговорка, и я думаю, что она восходит ко временам домусульманским и дохристианским.
Но наше поколение — в силу потери нами нашей страны, апатии и лености ума — превратила эту извечную нравственно-этическую «трудность» зовущую к самосовершенству, в «невозможность» психологического свойства, толкающую вниз — прочь от стандартов «чеченскости».
…
ОСТАВЛЯЮЩИЕ КОРАБЛЬ
Когда какой-либо народ оказывается в подобной невыгодной историческо-политической позиции, происходит неизбежное брожение и отчаявшиеся толпы начинают покидать свой народ, словно тонущий корабль.
Несомненно, часть из них уплывает, утирая слезы горечи, потому что в их каютах — вода до потолка; часть из них уходит, надеясь вернуться научившись ремонту карабелей…
Но, на корабле всегда остаются те, кто откачивает воду, тушит пожары, сшивает разорванные паруса, заделывает пробоины, выхаживает больных, добывает рыбу для оставшейся команды, следит за форватером… и только наличие вот этих людей держит корабль, получивший пробоину, на плаву.
И только отчаянная решимость этой остающейся на тонущем корабле части команды дают смысл всему остальному: всем тем, кто уплыл и вернется, возможно, с помощью.
А этот человек, боюсь, не принадлежит ни к первой, ни ко второй, ни к третьей группе — пусть он и симпатичен мне своей наивностью и самоотверженной смелостью.
Он — тот, кто подплыл на подобравшем его судне и зовет брошенную им команду оставить родной чеченский корабль тонуть и перебраться на борт добротного и большого корабля.
Бывший Магамед, бывший чеченец не понимает, что означает «родной корабль» — для него, теперь, любой хороший корабль, уверенно идущий по волнам — «свой».
У этого человека, силой обстоятельств оказавшегося вне «чеченскости» — ясный взгляд, открытое лицо, широкая белоснежная улыбка… он ухожен, отлично причесан, речь его уверенна и убедительна — по всему видно, что человек этот живет, теперь, легко.
…
А ГЕРОИ — КТО?
И все же, этот Магамед — не мой герой; при всем участии к обстоятельствам его жизни, он не вызывает у меня уважения.
Можно уважать юнгу, посвятившего себя — перед скучающей публикой на спасшем его лайнере — обличению «плохих нравов» команды, которую он бросил на судне, терпящем бедствие??
Мой герой — тот, кто предпочел остаться на своем тонущем корабле.
Мой герой — тот, кто видя всю безнадежность ситуации, положил свою жизнь на тяжелый и неблагодарный труд по откачке воды из трюмов.
Тот, кто выбрал «тяжелую долю чеченца» — вот мой герой.
И для меня нет разницы в мотивах такого его выбора: попасть к гуриям, получить земную славу, впечатлить любимую девушку, доставить радость отцу/матери, поступить назло врагу.
Любой мотив хорош — тот который заставляет чеченца смотреть в лицо слепой стихии глазами волка, а не — из безопасного далека — глазами спасенной овцы…
…
ВЕРА В БУДУЩНОСТЬ
«Чеченцы верят в свою великую будущность… в свою миссию от Бога…» — так писал царский академик и генарал Н. Ф. Дубровин.
В отличии от наших завоевателей, я знаю больше о природе силы, которая двигает чеченским народом, заставляя его вновь и вновь восставать из пепла и идти в бой за высшие идеалы.
Здесь, в Европе, мне четко открылся один факт: Бог привел чеченцев сюда, чтобы напомнить окончательно запутавшимся в «правах и свободах» народам о главном.
Речь — об отваге, взаимопомощи, мужестве, семейных ценностях, искренности в Вере: обо всем, что, когда-то, через сложные исторические процессы, сделало Европу боцманом человечества и привело её к Демократии…
Да «Чеченцы верят в свою великую будущность и миссию от Бога» и только благодаря этой Вере 200 тысяч чеченцев приковали к себе внимание полумиллиардной Европы.
Чеченцы — народ Нуха — верят в Бога прямо и искренне, но народы упорно отказываются видеть «бегоцентричность» чеченского мировозрения, предпочитая идти на поводу российской «исламистской» пропаганды…
А остальное нам откроет время… если мы удержим свой корабль на плаву в течении ближайших 20 лет.
Дай Бог — Магамеду Таймасханову из Бельгии и всем, покинувшим этот корабль в беде — вернуться с инструментами, материалами, с ремонтными командами, оригинальными решениями, а не с приговором чеченскому кораблю и его сражающейся с океаном команде.