1. Восточный Кавказ — 1979
2. Часть 4. «Чеченцы»
3. Магомет Мамакаев «Сказание о горцах», 1965 г.
Опять я сердцем у подножья гор, /Опять к горам я обращаю взоры
А в памяти — недавний разговор, /Что все уже наслышаны про горы!
4.Мол,натянул знакомую узду,/В лохматой бурке скачешь в те же скалы,
Где пьют мужчины крепкую бузу, /А девы чернооки и лукавы.
Но всем, кому мой конь мешает спать,/Я признаюсь во избежанье ссоры,
Что я привык отчизну воспевать, /Лишь потому я воспеваю горы!
5. Здесь было все./Жила, подняв мечи, моя высокогорная держава…
Лишь пименовской не было свечи, /Ничья рука пера здесь не держала.
Но у подножья гор — жилищ орлов -/Мои седые прадеды и деды
Встречали государственных послов,/Вели дипломатичные беседы.
Здесь знали цену и значенье слов./Была неторопливой мудрость горцев,
Но кратки донесения гонцов, /Стремительны приказы полководцев.
6.И судьи здесь вершили приговор,/Суровые к измене и разбою,
И высоко палач над головой /Свой беспощадный поднимал топор.
Любовь к отчизне, совесть, долг и честь/
Здесь сыновьям внушали с колыбели
И прежде, чем учили пить и есть,
О мужестве над ними песни пели.
7. Прижав дитя свое к груди,/Протяжно пела мать:
«Мой сын, всегда вперед иди — /Позорно отступать!
И друга верного найдешь,/И победишь врага…
Но, если к дому повернешь, к уюту очага, /К невесте поспешишь своей,
Вернешься, пряча взгляд, /Пусть молоко груди моей убьет тебя, как яд!
8. И славила героев имена,/Защитников обиженных и бедных,
Ашуга безымянного зурна, /Бессмертные сказанья и легенды.
В семействе гор, ушедших в облака,/Они из уст в уста передавались,
Из сердца в сердце, из веков в века, /И годы шли — легенды оставались.
9.И полон я преданий прошлых дней,/Заветов горькой и великой жизни,
И навсегда слилось в душе моей /Понятье гор с понятием Отчизны!
10. Макажойская котловина
Знакомство с Чечней мы начали с Макажойской долины. Попутная машина поздним вечером высадила нас за перевалом. А в аул Макажой уже заполночь нас довез хмурый, неразговорчивый молодой шофер.
11. Но, узнав, что мы здесь чужие, спать будем в палатке, остановил у своего дома и, буркнув что-то выскочившей жене, укатил ставить машину. Так мы вошли в дом и испытали чеченское гостеприимство… Сдержанные чувства, деликатность или закрытость? Осталось у меня ощущение неналаженной жизни: вроде все есть — и дом, и дети, а счастья нет. Как будто прервалась давно настоящая жизнь страшным выселением — и ничем ее теперь не восстановишь.
12. Вместо многолюдья теперь здесь обитают единицы, утерян авторитет стариков, молодежь в основном — в городе или тянется туда. Неудовлетворенные жизнью — пьют, как наш вот хозяин. Вековые войны и даже высылку чеченцы преодолели, но вот по силам ли им окажется испытание цивилизацией?
13. Жизнь изменилась необратимо, люди и не могут вернуться в старый Макажой, лежащий теперь в развалинах, а живут в новых стандартных домиках. Так может, они уже и не чеченцы? Цивилизация отравила их? — Ну, нет, бытовые привычки меняться могут, но главные, нравственные,
14. духовные основы, мы убеждены, чеченцы сохраняют. Вот ведь рожает по-чеченски каждый год наша молодая хозяйка.
15. Духовные основы из разговоров с людьми выявить трудно, поэтому мы обращаемся к прежней жизни, к их истории, к поэзии,
16. к архитектурным свидетелям прошлого. Именно от них мы надеемся получить ответ: кто такие чеченцы?
17.18. Безлюдный Хой
19. 20. Высоко над дорогой в селении Кезеной в тот год еще мы застали хозяек одного единственного жилого дома — пожилую и ее дочь. На лето к ним приезжают подруги снизу, из городов — вздохнуть родным воздухом, пожить на воле. И ничего им больше не надо.
21. Мы разговаривали с ними. Светлые женщины, многое помнят — и из прошлого здесь цветения, и из жизни в ссылке.
22. Но поразила нас и выбила из равновесия страшная история, рассказанная уезжающей отсюда последней хозяйкой-вдовой. Муж и сын ее погибли совсем недавно, от кровной мести, здесь. И так страшно спокойно, так безучастно она говорила, как стена. Дочь лишь одна осталась — с ней и уедет в город, хотя кровная месть женщинам не грозит. Но как могут женщины жить сами в горах?
23. Ее муж, как и все здесь, был пастухом, колхозником по названию, и заспорил о пастбищах с соседом, ругался, предупреждал, грозил ружьем. Потом вдвоем с сыном встал на охрану собственности и убил. Приехал из города сын соседа, подстерег и убил сразу обоих, сам ударившись в бега. Но, кажется, ему теперь мстить некому, кроме государства.
24. Конечно же, кровная месть — это пережиток, и мы можем только пожелать ей быстрейшего исчезновения. Но, вместе с тем, нельзя не задуматься: а что станет тогда с чеченским характером? Ведь суровость и неуклонность возмездия в этом виде народного суда были
25. основой воспитания чеченской чести и честности, сдержанности и достоинства? Ведь на чем-то схожем, на правилах дуэлей выросли сначала дворянская честь, а потом — личное достоинство. И не растопчет ли наше лагерное правосудие такие же личностные ростки в чеченских горах?
26. Выезжали мы от гребной базы на озере Кезеной-ам. Подвозила
27. нас грозненская легковушка. Трое молодых людей были привычно сдержаны и ироничны. Из своей истории вспоминали в основном народного героя-разбойника Зелим-хана. Крепость Ведено их не интересовала,
28. а ведь это столица Шамиля времен его могущества. А в последнюю революцию шейх Узун-Хаджи объявил здесь столицу эмирата. Это, может, первое чеченское государство имело даже собственные деньги и свою армию, боровшуюся, главным образом, с белыми и их лозунгами за «единую и неделимую Россию».
29. Поэтому шейх вошел в союз с Советами, а его 5-й армией командовал коммунист. Однако общая советско-чеченская победа над белыми означала быстрым конец и независимого эмиратсва, а через 23 года — поголовное выселение в пустыни Азии и современное, вот это, запустение.
30. На берегу притока Сунжи, Хулхулсу, эти городские парни как бы вспомнили горские обычаи и угощали нас как гостей — вином и дыней и удивляли похвалами Сталину. Нам дико было слышать эти похвалы именно
31. от детей чеченцев. Правда, мы получили объяснение: Сталин не знал, во всем виноват Берия! Казалось, давно разрушена вера в Сталина,
32. и особенно у пострадавших. Нo нет — чеченцы, братья аварцев, и хранят прежнюю верность, не только Шамилю, но и Сталину.
33. Столичный город Грозный.
34. Знакомство с историей чеченского народа, а вернее, вайнахов, как они, объединяясь с ингушами, себя называют, мы начнем со столицы их собственной республики,
35. с неизбежной центральной площади вокруг высшей Статуи.
36. Начнем с современности, чтобы лучше оценить прошлое, увиденное в горах. Словарь говорит: сегодня вайнахов уже около миллиона, из них пятая часть ингушей, остальные — чеченцы. Причем за XX век, несмотря на войны, убийства и выселения, они численно выросли в 4 раза.
37. В то время как, например, русские за это же время выросли всего в 1,5 раза. Так что еще неизвестно, чьим в веках окажется северный Кавказ и чем окончится спор, начатый генералом Ермоловым.
38. Река Сунжа. Построенная им в 1818 году для завоевания низовой Чечни крепость на реке Сунже, стала в наше время чечено-ингушской столицей.
39. Сложны до сих пор отношения с русскими, бывшими врагами, взрываются иногда открытыми возмущениями на базарах и милицейских участках,
40. но тут же старательно замиряются и забываются.
41. Лучше всего сложность этих споров выражается в борьбе за и против сохранения памятника основателю города и, одновременно, первому душителю Чечни — генералу и гяуру Ермолову. Он стоит на улице как бы открыто, но в то же время и во дворе за крепкой стеной, потому что, говорят, много было ночных попыток уничтожить эту, так унижающую чеченское нац.чувство, каменную статую.
42. Ермолов — герой Бородинской битвы, друг декабристов, но вместе с тем — человек, талантами которого началось наступление царизма на Кавказе. От Ермолова пошла тактика неспешного, но основательного
43. военно-хозяйственного освоения края, связанного, прежде всего, с «добровольно-принудительным» переселением ингушей, а потом и чеченцев с гор на «плоскость», в большие «стратегические деревни», доступные русскому контролю. А еще вырубка диких лесов, прокладка дорог и боевых линий, жесткость в подавлении, привлечение на службу «квислингов», т.е. многие приемы подавления, так возмущающие нас в
44. XX веке, но изобретенные нашими героями еще в прошлом веке. Что ж тогда удивляться странностям чеченской нелюбви к генералу и непонимания его достоинств??
Из обращения аварца. Р.Гамзатова к грузину И. Андроникову
45. Давай, Ираклий, рядом посидим,/Поговорим о бурных днях Кавказа.
46. Покой и мир царят в любом ауле, /И дух былой мятежности угас.
Отчаянных, как некогда, под пули/Поэтов не ссылают на Кавказ.
Не скажем о Ермолове ни слова,/И предпочтем ему, как земляки,
Опального и вечно молодого /Поручика Тенгинского полка.
47. На памятник Лермонтову у грозненского университета никто не нападает. Его стихами о Кавказе и черкесах, т.е. о себе, чеченские поэты гордятся, как своим национальным достоянием. И они правы: — поручик Лермонтов был им военным неприятелем по долгу службы, но великим поэт Лермонтов стал одним из первых выразителей их души
48. и свободных нравов. И Мамакаев прав, когда свою Чечню благодарит за творчество Лермонтова:
Кто не воспел величие вершин, /Кому здесь вдохновенье не явилось?
Здесь Лермонтова сердце чаще билось,/Здесь волю славил он, России сын.
49. Поклон тебе, моя страна,/Что дух свободы вел их к этим склонам,
Они твои читали письмена /И отзывались вдохновенным словом…
50. Мы не долго пробыли в Грозном. Не сумев попасть в городской музей, отправились в горы.
51. Путешествие к Итум-кале.Этот огромный естественный музей одного из самых своеобразных наших народов, со своим жизненным путем, и собственной, еще до конца нераскрытой жизненной философией. У нас в запасе были путеводители и выписки из старинного словаря Брокгауза и Eфрона о национальных особенностях этого народа, которые и зачитаем вам, добираясь по долине Аргуна до Шатой и дальше до Итум-кале, где кончается дорога и надо идти тропой.
53. Брокгауз: «Чеченцы … последовательно вели борьбу с ногайцами, калмыками, кабардинцами, кумыками и, наконец, с русскими… Озлобленные требованием русских о выдаче оружия, перешли на сторону известного Шамиля, под предводительством которого в течение почти 20 лет вели отчаянную борьбу против России, стоившую последней огромных жертв. Борьба окончилась массовой эмиграцией чеченцев в Турцию и переселением остальных из гор на плоскость. Несмотря на страшные бедствия, постигшие первых выходцев, эмиграция не прекратилась…»
54. Но вот автобус из Грозного довез нас до русской крепости в селении Шатой, которое сегодня почему-то зовется Советским, несмотря на прежнюю громкую славу Шатоя, базы красных партизан. Нас же эта крепость больше интересует по ее главному назначению опорного пункта русской колонизации.
55. А как именно действовали каратели-колонизаторы, мы помним по отзыву Л.Н.Толстого в «Хаджи-Мурате».»Император Николай распорядился стеснять горцев вырубкой лесов, тревожить Чечню и сжимать ее кордонной линией.
56. Во исполнении этого предписания тотчас же был предпринят набег на Чечню. Отряд …состоял из четырех батальонов пехоты, двух сотен казаков и восьми орудий. Колонна шла дорогой… Горцы поспешно отступали, отстреливаясь от преследующих их казаков. Отряд пошел вслед за горцами,
57. и на склоне второй балки открылся аул. Бутлер со своей ротой бегом вслед за казаками вошел в аул. Жителей никого не было. Солдатам было велено жечь хлеб, сено и самые сакли. По всему аулу стелился едкий дым, и в дыму шныряли солдаты, вытаскивали из саклей что находили, главное же, ловили и стреляли кур, которых не могли увезти горцы.
58. Офицеры сели подальше от дыма и позавтракали, и выпили… После полудня велено было выступать… Песенники по ротам выступили вперед и раздались песни… На душе было бодро, свободно и весело…»
59. А вот тот же набег глазами горцев. «Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной, крыша была провалена, двери и столбы галерейки сожжены, а внутренность огажена. Сын же его, красивый,
60. с блестящими глазами мальчик… был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину… Благообразная женщина… теперь в разорванной на груди рубахе… стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и, не переставая, выла… Дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся со своего пчельника.
61. Бывшие там два стожка сена были сожжены, были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Boй женщин слышался во всех домах
62. и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой было нечего дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
63. Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так, что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталибами очищали ее. Старики-хозяева собрались на площади и,
64. сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это было непризнание этих русских собак людьми. И такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их,
65. как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения. Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить со страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или,
56. противно и религиозному закону, и чувству отвращения, и презрения к русским — покориться им. Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи, и тотчас принялись за восстановление нарушенного».
67. ПамятьА теперь спросим себя, кем были бы мы, русские, без нашей совести — великого Толстого? Как бы нас следовало называть, если бы мы такое забывали и не каялись? Если бы слушали только сегодняшних пропагандистов о прогрессивности «присоединения Кавказа к России», о «вечной дружбе» и т.п…
68. Брокгауз: «Чеченцы считаются людьми веселыми, остроумными («французы Кавказа»), впечатлительными, но пользуются меньшими симпатиями, чем черкесы вследствие их подозрительности, склонности к коварству и суровости, выработавшимися, вероятно, во время вековой борьбы. Неукротимость, ловкость, храбрость, выносливость, спокойствие в борьбе — черты чеченца, давно признанные всеми, даже их врагами.
69. В обыкновенное время идеал чеченца — грабеж. Угнать скот, увести женщин и детей, хотя бы для этого пришлось ползти по земле десятки верст и при нападении рисковать жизнью — любимое дело чеченца. Самый ужасный упрек, который может сделать девушка молодому человеку, это сказать ему: «Убирайся, ты даже не способен украсть барана!» Чеченцы никогда не бьют своих детей, но не из особенной сентиметальности, а из страха сделать их трусами.
70. Селение Итум-кале
71. Башня хутора Дере в ущелье Табичи.«Живут чеченцы аулами… в еде умерены, довольствуются урюком, пшеничной похлебкой, шашлыком и кукурузной кашей. Главные занятия — скот, пчелы, охота, хлебопашество. На женщинах, положение которых лучше, чем у лезгин, лежат все хозяйственные заботы: они ткут сукна, приготовляют ковры, войлоки, бурки, шьют платье и обувь…»
72. «Во время своей независимости чеченцы не знали сословных разделений. В их самостоятельных общинах, управляемых народными собраниями, все были абсолютно равны. — «Мы все — уздени, т.е. свободные, равные — говорят чеченцы».
73. «Само название чечен ведет свое начало от названия Большой Чечен на Аргуни, служившего некогда центральным пунктом всех собраний. Сами чечены называют себя нахчой (люди, народ)…
74. Этой социальной организацией, отсутствием аристократии и равенством объясняется беспримерная стойкость чечен в долголетней борьбе с русскими…»
75. Пешком вверх по Чанты-Аргуну
От Итум-кале вверх по Чанты-Аргуну до города солнцепоклонников мы шли пешком почти два дня.
76.Через 8км мы встретили аул Бичиги, почти семейный хутор. Ведь понятие колхоза в этих горах — чистая условность. И сегодня чеченец остается хозяином своего дома, стада, дела и, конечно, своей жизни… Как это и было раньше,
77. столетия и тысячелетия в этих горах, всегда. Семейная гала-башня — жилище и укрепление на случай войны и мести, а рядом — амбары и постройки для скота — чуть дальше — огороды, а уж за усадьбой — пастбища для скота и угодья для охоты — вот материальная база родового строя, чеченского коммунизма.
78. Долина Чанты-Аргуна превратилась в узкое лесистое ущелье, а дорога стала тропой, вьющейся то по дну ущелья, то поверху, раскрывая глазу горы, а голове давая время для вопросов и размышлений. Здесь уже нет русских крепостей, а только недоступные горы и башни.
79. Да вот еще — легендарный камень Шамиля. В самые тяжелые моменты своей борьбы, казалось бы, полных поражений, Шамиль скрывался здесь — и снова восставал, как Феникс из пепла.
80. Но нас сейчас интересует не Шамиль, а истоки чеченского бесстрашия, личного презрения к смерти — при такой невероятной жизнестойкости: веками противостоять степным нашествиям из Азии, четверть века изматывать величайшую империю мира, в наше, уже сталинское время, подвергнуться двойной катастрофе: мужчин уничтожали на фронте немцы, женщин и детей выселили в бесплодную Азию мы, русские. — И, тем не менее, вырасти вчетверо, отстоять свои горы и обычаи…
81. А может и тут разгадка — в женщине? Как в Спарте, где источником мужества мужчин была требовательность матерей и невест, а частые мужские гибели восполнялись частыми рождениями, изнурительным плодоношением, героической материнской работой…
82. Ответ на такой вопрос могла бы, наверное, дать сама чеченская женщина, но, к сожалению, в молодой чеченской литературе еще очень робки женские голоса. И все же мы приведем один из них:
83. Стоят как великаны горы./Кто счет их древности ведет?
По ним река сбегает гордо,/На их вершинах мудрый лед…
Парят орлы всегда на страже/Безмолвья и величья гор.
Кто мне словами перескажет /Их молчаливый разговор?
84 Они зовут. В какие дали?/Они мне говорят. О чем?
У их подножья — сакли, сакли./И среди них — мой отчий дом.
Быть может, предки отмечали/Свои победы здесь, в горах.
Быть может, жены их встречали,/Держа младенцев на руках?!
И воспевали пондуристы -/Тех, у кого быстрее конь,
И из тропинок каменистых /Копыта высекли огонь?!
И полонянка молодая/Томилась на чужом седле…
Неужто я не разгадаю,/Что знают горы о земле?
82. Задолго до рожденья моего/плетались корни вековых традиций.
Орел справлял полета торжество,/Чтоб я мечтала стать бесстрашной птицей.
Сбегали с гор весенние ручьи,/Чтобы потом я песню спеть сумела.
И обнажали воины мечи,/Чтоб я в своем бою не оробела.
83. Я с перевала в прошлое смотрю,/Страницы жизни прожитой листая
С тобою, мой читатель, говорю,/Я, женщина чеченская, простая.
86. Ночевали мы, может, в самом узком месте, в неумолчном шуме Чанты-Аргуна, так и не успев выбраться из стальных отвесов. И снились пройденные днем чеченские рыцарские замки:
87. М.Мамакаев:
В темном ущелье Чанты-Аргуна,
Там, где вздымаются скалы в зенит,
Замок незыблемо в мире подлунном,
Словно Атлант, несгибаем, стоит.
«Замок семи храбрецов» ему имя —
Памятник славы Дзумса боевой.
Если бы не были стены немыми,
Много про век рассказали бы свой:
88. Я ж, восхищенный искусством высоким
Предков, создавших, могучий, тебя
Нынче пишу эти бледные строки.
Каждый твой камень замшелый любя.
89. Против тебя были слабы аскеры,
Шаха персидского сталь и свинец.
Не покорил тебя жадный без меры
Царь из царей, сам железный Хромец.
«Детям природы для полного счастья
Разве нужны властелины с мечом.
Предпочитаем коварной их власти
Прелесть земную в краю дорогом».
90. Вот как приветил Дзумса Тамерлана.
Хан, говорят, огрызнулся тотчас
«Ну и колючка, народ этот странный!
Добрый аллах пусть печется о вас!
91. Так ему с замком пришлось распрощаться
А чтоб Дзумса его трусом не счел
И чтобы другом Дзумса величаться,
Дал ему шашку, с которой пришел
92. «Песен над бурным Аргуном немало
Грустных и полных огня рождено
Скорбнее ж той, что сейчас напевала
Тихо чинара, не пелось давно.
Мы не станем читать всю поэму о чеченских Ромео и Джульетте.Не знаем, какому варианту ее отдать предпочтение.
93. По одному из них, у семи братьев, в «рыцарских битвах не ведавших страха», в замке томится сестрица, солнцеликая Непси, ждет, когда, по обычаю-адату, женятся старшие братья:
«Семеро братьев, и все не женаты/Даже не мыслят о том ни один.
Тешатся битвами, блеском булата/Будто нет жен для отважных мужчин.
94. Вот о чем думает Непси украдкой,/Перебирая концы своих кос.
Словно в горах, всех отгадок отгадка,/Глаз не сводя, все глядит на утес.
95.Что из того, что любовью полна ты,/Что без любимого гаснет твой взор.
Необоримы законы адата!/Строги законы Чантийских гор!
96. Однако ее любимый Эльдар погибает в поединке с барсом в ущелье, а Непси крадет другой рыцарь — Гамар из рода Пешхи. Братья Непси отступают, поверив уверениям Пешхи, что Непси добровольно осталась с Гамаром.
97. Но сама Непси бежит и, обнаружив в Чантийском ущелье погибшего возлюбленного, обрекает на смерть и себя.
Юная Непси полуночью синей/Замок Гамара покинула с тем,
Чтобы в преданье войти героиней/B силу любви дать уверовать всем.
Бури хлестали дождями и градом,/Ночь леденила, жгло солнышко их,
И охранял их улегшийся рядом/Барс, как детенышей малых своих.
100.В память о бедной сестре чудо-башню/Братья построили, ходит молва
Башня цела над расселиной страшной/Непси в народных преданьях жива.
101. Мариам Исаева. А вот Мариам Исаева рассказала эту легенду по-иному. Что, мол, отважный Гамар по любви увозит солнцеликую Петимат. Но, исполняя адат, братья догоняют и стреляют беглецов.
102.103 Убита стрелой Петимат. От горя в ясеней превратились семь братьев, а Гамар стал печальной скалой.
104. В память о судьбе несчастной/Каждый год цветы цветут
Алой краской, кровью красной./Их петматами зовут.
105. Камнем стал Гамар могучий/Нет огромнее скалы,
Лик его скрывают тучи,/
На вершине спят орлы.
106. Тело девушки прекрасной /Вдоль ущелья обвилось,
Став ручьем прозрачным, ясным,/С водорослями волос.
Ясенями встали братья/Около скалы крутой,
Протянув ветвей объятья/Над прозрачною рекой.
107. Цой-Педе в Малхисте (город мертвых в стране солнцепоклонников)
108. Утром моросит дождь, и идти осклизлой тропой или по мокрым осыпям у ревущей воды не очень приятно, но мы не ропчем. Ведь паломникам суждены испытания, они лишь укрепляют дух, повышают цену подвига.
109. Нам сегодня предстоит дойти до места олицетворения истинной чеченской веры — культа солнца и культа мертвых, которых чеченцы держались всегда — до прихода русских и Шамиля.
110. И вот мы видим впереди священную гору Цой-Педе с башнями у макушки, на деле это высокий мыс между Чанты-Аргуном и его притоком Межи-Хи, занятый склепами великих умерших.
111. Вся котловина вокруг Цой-Педе была усеяна аулами. Они запустели только в катастрофе 44 года.
112. А раньше это было сильное горское общество и звали эту страну — Малхистой, страной солнца.Мы же видели ее не только пустынной, но и дождливой, туманной.
113. Как будто выслали в поход из-за соседних хребтов с юга облака грузинские Хевсуретия и Тушетия — ведь до них рукой подать,
114. и мы даже решали: а не окончить ли наш поход переходом в хевсурскую крепость Шатили? Но потом хмарь прервалась, перебороло ее чеченское солнышко.
115. Цой-Педе — не просто кладбище, сборище склепов. Это бессмертная часть малхов, предков чеченцев, символ громадной мощи, оно само, как солнце — в центре страны Малхисты. Это таинственное солнце, сердце,
116. душа чеченцев. Собрание, синтез мавзолеев родоначальников, старшин, отцов-основателей, заветами которых следовали в жизни малхистские
117. роды. Можно согласиться с учеными, что социальный опыт передается в обычаях и материальной культуре, но и в символах мавзолеев. Для жителей Малхисты, они заменяли абстракции наших книг — каждой со своей деталью. Да, вместо Библии у них были мавзолеи, склепы. Непонятные нам, так что судить можно лишь по рассказам и делам чеченцев, по стихам и интуиции их поэтов.
118 М.Мамакаев «Старик и смерть»:
Пусти меня, теперь навек ты мой,/Смерть к старику седому постучалась.
Старик ответил: Погоди, постой,/Не раз ты на пути моем встречалась.
119.Костлявая стучится в двери вновь.
Так знай же, раз ко мне явилась в гости.
Я отдал родине и сердце, и любовь,/Тебе же оставляю только кости.
120. Каждый склеп был наглухо замурован, кроме отверстия для приношения даров и пищи предку в его загробном странствовании. Скелет или даже мумия умершего лежал на каменной скамье в безопасности. Но это были только бренные кости. Главное же — душа предков в корабле-склепе бороздила иные, астральные миры, заботясь о счастье потомков.
121. Астральные миры, в которых действуют души предков, можно понимать, как нынешние телепаты, на манер иного материального измерения, а можно — просто духовно, как память и обычаи народа. Значит, приходя
122. к этим мавзолеям, чеченцы приходили на свидание с заветами, со своими собственными глубинами. Укрепляли дух в безмерной смелости и бесстрашии перед смертью.
123. Душа чеченского народа предстает здесь душой язычника, несмотря на принятый внешне ислам и еще более внешне — марксизм. Кавказские народы восточнее подпадали больше под влияние мусульман Ирана, западнее — под влияние христианства, а чеченцы оставались
124. сами собой. Как выясняет современная наука, духовный мир язычника очень сложен и в своих символах даже созвучен иной раз современному объективированному человеку. Взять хотя бы его поклонение Солнцу-Природе. Или фаллические культы, отголоски которых живы в этих горах до сих пор, смыкаясь сегодня с фрейдизмом.
125. Уже в Ингушетии, чуть в стороне от нашего пути, в святилище Кок стоит этот фаллический столб, символ детородной мощи, у которого чеченки вымаливают рождение храбрых сыновей. Распространены и символы другого пола богини плодородия Тушоли…
126. Ну, чем вам здесь не индуизм с его таинственной половой парой в святилищах. И чем не греческое небо-Уран, оплодотворяющее Землю-Гею семенем дождя и теплом Солнца. И чем чеченские склепы не
127. суровые спартанцы с их культом мужества, выносливости и бесстрашия. Пожалуй, нет у нас в стране другого народа,
128. столь близко стоящего нравами к золотому веку первобытного родового строя, легендарному, героическому времени, устои которого всегда будут манить людей, как идеал.
129. И может, именно чеченцы пронесут героические идеалы человечества даже через наш технический век и спасут людей от страха перед индивидуальной смертью, а значит, от вырождения.
130. Отныне опыт чеченского народа наложил свою руку не только на этот камень, но и на наши ответы о цели личного существования.
131. М.Мамакаев «Смерть»
Холодна ты, смерть, даже смерть храбреца,
Но я был властелином твоим до конца.
Из народной чеченской песни.
Смерть, говорят, та страшная черта, /Где жизни обрывается страница,
Небытия немая пустота,/В которой предстоит нам раствориться.
132. Но знаю я: опасней смерти страх,/Что, дрогнувшей душой овладевая,
Гнездо в ее свивает тайниках,/Все омрачая, все уничтожая.
133.И тот, кто подчинить себя дает/Игре трусливого воображенья,
Как жалкий червь, лишь для того живет,
Чтоб стать бесславною добычей тленья.
134.Страшна ли смерть? Пусть всюду по земле
Она слепою странницею рыщет,
И в светлый полдень, и в кромешной мгле
Костлявою рукою жертвы ищет.
Есть сила жизни, пред которой и она,
Смирившись, отступает поневоле.
135. То сила жизни, юная весна,/Покрытое пушком зеленым поле.
И мысли человеческой полет,/И мощь труда, что, вечно торжествуя,
От дедов правнукам передает/И силу их, и душу их живую.
135. Пусть смерть большую жатву собрала,
Но жизни всемогущество измерьте:
Живет народ, живут его дела —
137. И в этом наше, верю я, бессмертье»….
138. Переход в Ингушетию.
139. Весь следующий день мы шли верхней дорогой вдоль снежников
140. Кавказа на запад, к главной реке ингушей Ассе,
141. встречая в отдалении отары овец и выпасы коров.
142. Вчера, выбираясь из долины Аргуна к перевалу в Ингушетию, разговорились с чабаном Костой в виду овец, пасущихся на солнечном склоне. Он приглашал нас заночевать в своем балагане перед перевалом, но мы были настроены спешить, не тратить время… Но, пока взбирались по жаркому
143. склону, пока тянулись, подошли к балагану к вечеру, уставшие…
144. То-то удивился Коста, вернувшись поздним вечером. Достал сыр, мясо, муку… ну, и все как полагается. Коста — не чеченец, он из Грузии, тоскует по семье, болеет.
145. Мягкая, добрая улыбка, симпатичное лицо — понятный нам человек…
146. Другое дело — чеченцы. Их мы видели только издали и не решались нарушать их гордое одиночество своими праздными расспросами.
147. Подходили и общались больше с чеченскими башнями, этими разрушающимися рыцарскими, точнее — родовыми замками, которые защищали, или в свой черед завоевывали самые мужественные в мире мужчины ради самых героических женщин.
148. Из народных песен:
Камни и горы, в горах я одна./Камни и горы, я слову верна.
Люди, скажите орлу моему,/Сердце отдам я ему одному.
149. В горы дорога крута и трудна./Пусть, ради Бога, придет — я одна.
Страшно в горах мне, здесь камни и лед.
Пусть он придет и меня заберет.
150. Камни и лед на дороге сюда,/Камни тверды — я, что камень, тверда.
Может быть, милого в этом аду/Мне дождаться, но жду я и жду…
151. Однако, если кража не происходит, то приходят сваты, расхваливающие жениха: «Он храбр, как храбрейший волк средь волков,
Как самый суровый медведь, он суров…
Недаром случилось ему родиться/Ночью, когда щенилась волчица.
Недаром, к небу очи воздев,/Имя ему старики давали
В тот день, когда появился лев,/Ревом своим оглашая дали.
152. Но вот по горам едет и сам джигит-богатырь:
Тончайшие носить шелка/И с трусом спать — что толку?
Ты лучше сокола ласкай,/С ним жизнь и в шалаше сладка.
С ним — ситец лучше шелка!
153. «Ручей, текущий с гор — пусть будет золотом,
А гравий в том ручье — пусть будет серебром,
154.А горы, что над ним — пусть будут медными,
А на горах трава — пусть будет шелковой,
155.А шелком ласковым пусть позабавится
Маржан красивая, Маржан прекрасная…
156. Но в суровые частые моменты военных невзгод женщины выбирали и по-иному. Вот как в «Илли (сказание) защитников аула»
Вы слышите: плач над селеньем стоит,/Люди плачут на свежих могилах,
И плачут малые дети навзрыд, /Ища матерей своих милых.
157.И женщины в этот нерадостный час /В наши угрюмые лица
Глядят и тех выбирают из нас,/Кем могут потом гордиться.
158. Вот от таких людей и рождаются чеченцы:
Мы родились той ночью,/Когда щенилась волчица,
А имя нам дали утром,/Под барса рев заревой.
А выросли мы на камне,/Где ветер в сердце стучится,
Где снег нависает смертью /Над бедной головой.
159.И мы никогда не сдадимся,/Накинем ветер, как бурку,
Постелью возьмем мы камни,/Подушками — корни сосны,
Проклятье князьям и рабам их,/Собакам лохматым и бурым.
Их кровью заставим мочиться,/Когда доживем до весны.
160.А наши любимые скажут:/»Мы ждали с набега так долго…
Я ждала — и вот я целую,/Я ждала, не смела устать,
Я даже тогда целовала б,/Когда бы уста, как у волка,
В крови его были б враждебной,/Но я целовала б в уста.
161. Я дам ему рог с аракой,/Айрану и турьего мяса,
Я косы отрежу, чтоб косы/Пошли на его тетиву,
Сама наточу ему шашку,/Когда он уснет, утомяся.
А если он ранен и стонет,/И кровью он моет траву —
Спою ему песню и песней/Заставлю рану закрыться,
162.Нaпомнив о том, что весь род его /Вольный и боевой,
О том, что родился он ночью,/Когда щенилась волчица,
Что имя сыскали утром,/Под барса рев заревой…
163.Даже самая главная у человека — мать — без колебаний посылает в бой: На прощанье мать говорила:/»Я во чреве тебя носила,
Сберегала и, видит Бог,/Родила я тебя, растила,
Молоком я тебя кормила…
Пусть мое молоко грудное,/Обратится кровью свиною,
Опоганит всю жизнь твою,/Коль забудешь ты все, что свято,
Если бросишь друга и брата,/Если струсишь в смертном бою.
Для меня, вдовы несчастливой,/Лучше мертвый сын, чем трусливый.
164. Вот каков этот народ, какова философия и практика его жизни — набег и бой!… Ему бы еще овладеть современными умениями и техникой, сохранив свое родовое бесстрашие — цены не было бы этому народу. Всем был бы пример.
165. Пусть у отца и матери сын не родится,
Если он чести и мужества не сохранит.
Пусть у отца и матери сын не родится,
Если достоин не будет тех, кто его породит.
Если родится такой, пусть недолго живет.
Если родится, так пусть до полудня умрет.
Да — пусть трус не рождается, а в результате рождается множество храбрецов.
166. Понятно, конечно, что чеченское бесстрашие имеет и минусы, оборачивается и жестокостью. Недаром так навязчиво у них звучит самоотождествление с волчьими повадками и сутью. Иной раз становится и страшно, вспоминаются и Древний Рим (вспоенным волчицей)
167. и спартанцы-волки, разбойные викинги и даже их фашистские последователи, среди них, по слухам, чеченец, ставший майором СС…
168. И все же, и все же,… И греки, и римляне, и викинги дали миру демократию, право, свободу… И будущий мир без их и чеченского опыта невозможен…
169. Если лезгины учат выживанию народа во что бы то ни стало, то чеченцы учат нас личной смерти ради общего, ради сохранения чести и права. Выживание, конечно, необходимо,
170. но и без сохранения человеческого качества мир смертельно заболеет и скоро умрет. И потому нам нужно учиться и у этого народа!
171. Таргимская котловина — родина ингушей.
172. Ну, вот мы и дошли, начали спуск в долину Ассы — главной реки ингушей. Ингуши — это те же чеченцы из родов галагаев, кистин и пр. Но они обитают — чуть западнее, ближе к Дарьялу и христианской Грузии, и потому гораздо раньше основной массы чеченцев стали уклоняться от языческого пути, выселяться на равнину и, в конце-концов, ощутили себя отдельным народом.
173. Асса оказалась очень чистой и красивой рекой, доступной переходу вброд. Но нам не повезло с фотосъемкой. Так и придется вам рассматривать боевые и жилые башни ингушских аулов
174. Таргим, Хамхи и храм Тхабы-Ерды через темный флер технической, вернее химической ошибки, пока мы будем размышлять об истории взаимоотношений чеченцев-ингушей с миром.
175. Асса — ближайшая к ущелью Терека река. За считанные часы отсюда легко было перемахнуть к главному торговому пути через Кавказ и добыть блага южных цивилизаций, обогатиться в сравнении с восточными чеченскими родами.
176. Но, с другой стороны, в Ассу было легче проникнуть и жизненным приемам, культуре византийского и грузинского христианства. Не только в искусстве каменной кладки, которое ингуши преобразовали в гениальное искусство постройки боевых башен («воув») и жилых башен («гала»), но и в вере в единого Бога.
177. Великолепным и, пожалуй, единственным свидетелем прежнего христианства ингушей и чеченцев стоит над Ассой каменный храм Тхаба-Ерды, что значит «храм лика Божьего». На нем высечены фигуры, не Бога, конечно, а святых. И даже находят остатки надписей грузинских строителей.
178. Построена церковь каким-то Давидом, наверное, царем, а церковным приходом здесь управлял епископ Георгий. И все это — блистательный XII век — век наибольшего расцвета и могущества христианской Грузии, эпоха Тамары и Руставели.
179. Время строительства храма в центре ингушской страны было, видимо, кульминацией христианизации северных горцев, добровольно принятой, язычески переработанной, но от того — не менее глубокой.
180. 100 лет назад храм был совершенно цел, хотя жители соседних аулов считали себя мусульманами. Однако храм Тхабы-Ерды они почитали наряду со своими родовыми святилищами и даже как главную святыню, и потому ремонтировали и поддерживали его жизнь. Как говорят, христианство уже вошло в ингушскую кровь.
181. На пасху к опустевшему, без священника, храму приходили ингуши из всех соседних селений — Хамхи, Таргима, Гула, Ака. Каждый аул
182. располагался у своего притвора, у своей арки стены, и устраивали пир… Резали баранов и быков, варили пиво, произнося молитвы об урожае — обязательно снимая папахи и держа их под мышкой, как стояли много веков назад их предки в грузинском храме,
183. давно уже ставшем их храмом. А, значит, в их наследство вошли отраженным светом традиции Византии, Рима, Греции.
184. Путеводитель 69-года говорит о Тхабы-Ерды как о руинах.
Но вот мы видим, что в этой обезлюденной, пустынной стране храм восстановлен… Конечно, с помощью ученых, но, думаем — ингушскими руками и их чистым желанием охранения своих родовых истоков на реке Ассе, в сказочной стране детства.
185.Адиз Кусаев:
Как нужна ты,/Как нежна ты,/Как прекрасна,
Ливнем вымытая/Горная страна,
186.Где поет волна/Моей любимой Ассы,
Где стоит лемов/Высокая стена.
187.Скалы стали/Высоки, непроходимы,/Да шиповников/Багряные кусты,
Но пленительно/Изогнуты над нами/Дивных радуг/Многоцветные мосты.
188.Уходил я,/ Приезжал я,/Расставался./Только знал я:/И в разлуке, и вдали
Эти радуги твои, родная Асса,/Всюду к людям,/Как мосты, меня вели.
189. Недолго главенствовали на Ассе грузинские и византийские епископы. Монгольское нашествие сильно ослабило Грузию, а потом
190. пришел ислам. Начиная с Ивана Грозного, у кавказских отрогов стали селиться вольные казаки. Самое старое, еще от 18 века, из сохранившихся в народе сказаний, говорит, как великий Ахмад Автуринский едва не вступил в борьбу со станичным казаком, но, «подумав малость», они — «стали кунаками». В этом первом, свободном контакте скорее казаки перенимали обычаи и становились почти горцами…
191. Но вот Российская империя вынудила Турцию отступиться от Кавказа, овладела степями, переселила на Кубань и Терек украинцев и донцов, и приступила к подчинению горцев, не подозревавших до того, что они кому-то мешают и находятся с кем-то в войне. А предлогом для войны было масса. Ведь горцы всегда набегами добывали себе скот и девушек.
192. С 1817 года генерал Ермолов стал вести политику выселения горцев «на плоскость», соблазняя их плодородной землей под русским покровительством. Но если чеченцы подчинились этому только после десятилетий кровавой борьбы за родные горы, то ингуши, хранившие приязнь к христианству, гораздо легче поддались русской пропаганде, выселились к Назрани на Сунже, а в великой кавказской войне были «мирными» горцами, т.е. русскими подданными, хоть и беспокойными
193. в управлении… Интересно, как русские власти справились с привычкой к набегам у ингушей, живших в окружении казачьих станиц. Об этом сообщает Брокгауз: «Воровство и грабеж проезжих по дорогам составляет племенную профессию ингушей, вследствие чего к ним то, главным образом, и применяются особые правила… Ингушские селения, к которым ведет след украденного из русских селений скота или другого имущества, обязаны удовлетворить потерпевшего… Ежегодно ингушские селения за это платят 4500-5000 рублей.
194. В горах осталась только треть ингушей, но и они стали верной опорой русского трона, своеобразными швейцарцами-наемниками. Интересно, что в знаменитой «дикой дивизии» — последней надежде монархистского мятежа Корнилова в 1917 году было очень много ингушей,
195. а когда в 1920 году на Acсе появился Серго Орджоникидзе, как представитель Москвы, ингуши из «дикой дивизии» требовали с него недополученное жалованье, как с царя Серго»…
196. Потом же и в веках они стали красными партизанами; пламенными революционерами…
197. …Ночевали мы, чуть поднявшись над Ассой, перед склонами священной горы Цей-лам, где действовали, может, герои сказания об Альбике и ее брате Жамарзе:
Люди добрые, подходите,/В мою сторону слух обратите
И послушаете речь мою./Так считается и считалось,
Что кому воевать случалось,/Тот искусен в грозном бою.
198. С места восхода солнца/До места захода солнца
Белый царь-государь чуть свет/Офицеров, князей благородных,
Трону верных, себе угодных,/На великий скликал совет…
Долго ели они и пили,/О делах своих говорили.
Уморились и есть, и пить./И явился к ним царь московский,
И вскочили они молодцовски,/Государю отдали честь,
199.И поведал им царь великий,/Мол, тоскует он по Альбике,
Хочет встретить ее поскорей./Что увидит у ней обнаженным,
То закроет златом червонным,/Не жалея казны своей.
200.Радо воинство отличиться./И рассвет не успел опуститься
На предгорья и воды реки,/Как аул, где жила Альбика,
Окружили ратью великой,/В три ряда засверкали штыки…
201.»C государевой ратью великой,/Мы за вашей пришли Альбикой
Белый царь нас отправил в путь,/Ибо он — правитель законный —
Хочет златом покрыть червонным /Руки, плечи ее и грудь.
Вон штыков — как колосьев в поле,/Так что лучше по доброй воле
Вы отдайте, и мы увезем, /Помолившись Господу Богу,
Вашу девицу-недотрогу,/А не то весь аул сожжем».
202. Альбику увозят в царевой карете, но ее догоняет брат Жамарза, один бьется со всем войском, устает от рубки, но с помощью подоспевшего друга, известного еще Пушкину и Лермонтову удальца Бей-булата, они разогнали царское войско, освободили Альбику и даже отбили карету.
203.Так друзья неразлучные эти/В той рессорной царской карете
Прикатили средь бела дня,/Вверх из ружей они палили,
Малых, старых — всех всполошили./Полюбила их мать Чечня,
Всюду стали их люди славить/И к тому, что сказал, прибавить
Я что-либо смогу навряд./Пусть любимые вас уважат,
Этой песни конец доскажут,/Или иною повеселят.
204. Эгикал и Эрзи.
Солнечное утро приветствовало нас в начале подъема от Ассы к Армху в виду склепов и башен Эгикала.
205. Путеводитель называет Эгикал и более западный Эрзи, уже на притоке Терека — заповедниками архитектуры.
206. От бронзовой поры в Эгикале масса грубых, полуподземных склепов. Они почти разрушены, но находятся в прямой родственной связи с более поздними ингушскими склепами, что позволяет ингушам говорить о своей исконности, всегдашности на этой земле.
207. Каменные могилы эпохи бронзы превратились в умение строить мавзолеи-склепы со сланцевыми крышами или даже со сферическими
208. сводами. От таких построек недалеко и до строительства сиелингов, т.е. языческих храмов ингушского народа.
209. А боевые башни — это вершина строительного мастерства, в котором сплелись извечное умение ингушей обращаться с местным камнем и приемы грузинских строителей христианских храмов.
210. Они особенно выразительны в «орлином» селении Эрзи, куда мы пришли пополудни… Нo скуден наш язык и лучше вспомнить ингушское сказание «Илли о том, как строили башню».
211. Трижды землю поили молоком, трижды срывали грунт,
И только когда земля отказалась пить, положили первые камни;
Восемь огромных глыб, образующих углы воув,
И был каждый камень равен быку, а весом — восьми быкам.
212. Их привезли с вершины горы, взявши из-под голубого льда.
Каждый камень везли двенадцать быков, ломая копыта от напряжения.
Каждый камень тесали 12 дней 4 камнетеса,
И стальные тесла крошились у нас, будто сделанные из липы,
20 тесел каждый каменотес сломал о ребра камней,
И камни стали ровны, как стекло, и приняли нужный вид!
213. Тогда четыре, как горы, седых старика, осмотрели и ощупали их,
И каждый сказал: «Теперь хороши, ни порока, ни трещины нет!»
И каждый сказал: «Воув будет крепка, как наши горы крепки,
И будет стоять во веки веков, как мир в веки веков стоит!»…
214.И каждый сказал: «Мы землю здесь поили густым молоком,
И камни эти, чтобы были крепки, напоим горячей кровью,-
Пусть свяжет кровь четыре угла, как род наш кровью связан,
И этой связи не сокрушат ни смерть, ни вечное время!»
215. Тогда самый старый из стариков, рода старейший отец,
Взяв острый, как слово мудрого, нож, перерезал баранье горло,
И барана с перерезанным горлом подвел к каждому угловому камню.
216.И кровь закипела из-под ножа, словно горный поток бурля,
И каждый камень был обагрен горячей, как солнце, кровью…
217. Пока в котле варился баран, была замешана известь,
И белой известью было скреплено скрепленное красной кровью
После этого начался пир, на луг расстелив кошму,
Кошму, сделанную Петимат и ее шестью дочерьми
130 джигитов сели вокруг,
130 юношей встали вокруг, 130 джигитам служа.
И небо раскинуло над кошмой свой голубой шатер.
218.На самом почетном месте посажен Янд — славный строитель воув,
И первый наполненный пивом стакан поставлен был перед ним,
И если он ставил стакан, то все ставили, как один!
Пока он ел, готовясь к труду, ели и пили все,
А когда он насытился и сказал: «Баркал хозяину!» —
То все перестали есть и все хозяина поблагодарили.
219.Пивом стаканы полны, как жизнь борьбою полна, и счастьем,
Как небо летнее солнцем полно, так и молодость полна песней
И песня течет, полным-полна мудростью и весельем…
Еще последним ее дыханием дышал притихший зеленый Джерарх,
И дечинг-пондара живое сердце трепетало под пальцами музыканта,
220. Когда восемь помощников Янда, встав, стали готовить известь.
Известь кипела, пенясь, шипя, словно змея, и густела,
И становилась вязкой, как темнота ночных ущелий.
221. Лишь только песня потухла, Янд взялся за работу:
Он взял два камня и, смазав их известью, ударил один о другой,
И сразу два камня стали одним под сильной рукой!
«Известь готова, — сказал Янд, — пора приниматься за дело!»
И все вокруг него запенилось и зашипело!
222.Крутился ворот, от натуги скрипя: струною дечинг-пондара напрягался канат.
Скрученный из восьми ремней, вырезанных из кожи буйвола;
Камни, становясь, будто пух легки, шли наверх, послушные неуклонно
И поворачивались в руках Янда нужной ему с стороной.
223.Из разных мест ущелья привезены обломки различных глыб,
Скрепленные известью, становились они неделимым целым.
Камни ложились, один за другим, вздымался за рядом ряд,
И казалось, что известь и камни между собой, как бы советуясь, говорят.
224.Так Янд работал, кипел и пел, яростью труда лют,
И казалось, что камни под его рукой, гордые собой, поют.
225. Работа кипела, и Янд горел в работе, не считая дней,
И в небо вонзилась своей вершиной струйной песня камней.
225. Первый ярус закончен, сюда никогда не заглянет день,
Здесь пленники, кандалами звеня, будут гадать о судьбе!
226. Ярус второй — уже свод сведен и очажная цепь висит,
Здесь будет дни свои коротать семья в случае войны!
227.Выше поднялся Янд, и снова принялся за работу!
Четвертый ярус — здесь сторожа, сменяясь, у бойниц встанут,
И все четыре сторона света будут, как на ладони.
Так, камни ложились за рядом ряд, ярус за ярусом росла воув.
И вот на триста шестидесятый день закончил Янд пятый ярус!
228.Четыре балкона с четырех стен выступали вперед,
И с каждого пуля-молния без промаха в сердце бьет!
И снова Янд поднимается, и выше уже нельзя,-
229. Здесь будет крыша, словно свет, строчным конусом сведена,
Ложатся уступами ряды камней, постоянно сужаясь кверху,
И тонкие плиты сланца их перекрывают сверху.
И вот опять ряды камней и плит, и снова камни и плиты,
А Янд все ближе, ближе к солнцу, ближе с каждой минутой.
230. В четыре дня двадцать рядов камней и 12 сланцевых плит
Под неутомимой его рукой, красиво перемежаясь, легли.
231. И вот 365-й день, проснувшись, открыл глаза, —
И сразу же хлынула дню в глаза просторная синева, —
Вместе с рассветом проснулся Янд, легко заскрипел ворот, —
Янд поднялся на башню, и у его ног расположились горы.
232.В последний раз напрягался канат, бесконечный, как человечья память
В последний раз ворот скрипел и пел, поднимая последний камень.
233. Закончена песня труда и камней — выше уже нельзя:
Над самой головой легкие облака плывут, скользя,
Садится солнце и, пересекая Джерарх, воув бросает тень.
Так стал последним, замковым камнем триста шестьдесят пятый день!
234. Но вернемся в утренний великолепный и пустынный Эгикал, к палатке в зарослях алычи, кизила, жимолости и попробуем осмыслить увиденное, обобщить услышанное
235. Типичная ингушская воув-боевая башня, а рядом развалины жилой башни-гала, остатки от хозяйственных пристроек, плодовые деревья — остатки сада и огорода — в таких родовых гнездах выживали ингуши и чеченцы в беспрерывных стычках и войнах. Главным образом, в местных войнах между соседями — из-за угона скота и убийств.
236. Кровная месть — месть за кражу женщин и за убийство — было главным средством самосудного права, восстановления на этой земле справедливости — без госудственных.судов и писаных законов — а по обычаю. Жестокий обычай, но именно он заставлял чеченцев и ингушей крайне бережно относиться к жизни и чести сородичей. Если же случалось несчастье и обида, род шел войной на род обидчика, а спрятаться
237. они могли только в башне. Правда, возможны были и смягчения. Можно было откупиться от осады, выйти из башни для работ, но при одном условии: убийца не должен покидать своем усадьбы, ибо вне ее кровники обязаны будут преследовать его и убить. Так смерть заменялась пожизненным заключением, но не прощением, адат был суров и неумолим.
238. Без всяких натяжек можно утверждать, что мы видим перед собой типичный рыцарский замок. Не феодальный (крепостных крестьян поблизости не было), а именно рыцарский, развивающийся из родовых башен, где люди ставили честь выше жизни. Честь, конечно, понимаемую очень
239. специфично. В кодекс ее ценностей входили, например, грабеж и угон скота, захват пленников — но ведь и ранние европейские рыцари этим не брезговали, если не просто жили разбоем. И, тем не менее, рыцарская честь стала в Европе одним из важных составляющих личностного сознания Нового времени.
240. В более поздние времена горцы строили больше галы, собираясь в аулы-города. В Англии родовые замки тоже уступили место городам. Но остались традиции, остались люди, англичане и ингуши…
241. Поднимаясь от Эгикала к водоразделу на Армхи, мы заметили
242. за собой всадников, удивились — ведь за весь прошлый день в этой богатейшей долине ни с кем не встретились. Лишь видели в отдалении проносящийся по старым дорогам мотоцикл, какой-то джигит приволок его по кочам с Военно-Грузинской дороги, чтобы вволю погарцевать по историческим местам.
243. Но вот нас догнали молодые парни. На просьбу Лили помочь вежливо взвалили на лошадей рюкзаки и неспеша покрутили вверх дорожным серпантином. Мы же, обрадованные и облегченные, ринулись вверх напрямки.
244. Наверху парни сворачивали в поисках отбившихся коров. Мы расстались, сфотографировав их на память. Вот они — молодые ингуши — наследники рыцарей-грабителей. Хоть и работают пастухами, но одеты щегольски, выглядят, как заправские денди, аристократы. Да, как безнадежно устарел отзыв Брокгауза о небрежности одежды горных ингушей. Сейчас с одеждой все в порядке, а вот как с честью? — И, кажется, нам хочется верить — что все же неплохо, не хуже, чем у англичан.
245. Джерарх — дорога на Запад.
246. Снова мы шли на запад верхней дорогoй, держа по левую руку заснеженный Кавказ. А впереди все близилась высшая точка центрального Кавказа — белая шапка Казбека — уже там, за Тереком, почти за
247. границей. Там Осетия, еще дальше живут черкесы, воспринявшие чеченское бесстрашие, через мамелюков передавшие его и арабскому Востоку, и рыцарской Европею Там был конец нашего славного маршрута по Чечне и Ингушетии, нашей первой попытки ее понять.
248.Арби Мамакаев:Что знаем мы о старине,/О том, как жили наши деды!
Какие мудрые заветы, /Они оставили Чечне?
Их научила мать-природа /Быть тверже неприступных гор.
Всего милее им природа./Всего страшнее им — позор…
249. Магомед — Саид Плиев: Я в холодных мечетях не дрог,
Обхожусь без Корана в дому.
Moй народ, мой единственный бог,/Я молюсь лишь тебе одному.
Коли слово мое обожжет/Ложью сердце твое, мой народ,
Я — не горец. Я — пыль и вода,/Я не жил на земле никогда!
250.Зайндин Муталибов:Чечня мала. Она лежит на картах,
Как родинка на теле у земли.
Ее геройством прославляли нарты/И покорить монголы не могли!
Край солнечных долин и песен нежных,/Где не всегда в реке отыщешь брод,
Здесь — от подножья гор до шапок снежных/Живет мой гордый маленький народ
251. Но вот после очередного поворота раскрывается современный поселок. Это Хули, от которого ведет уже автомобильная дорога до Военно-Грузинского шоссе. Здесь мы уже не ожидаем увидеть
252. старинные поселки. Все они, наверное, разобраны на нужды нового строительства. Чистенькие домики, в подворьях автомобили, запасные
253. мотоциклы — современная замена коней. Разговариваем с детьми и приветливыми женщинами современного городского облика. Едва приходим в себя от такого неожиданного перехода — от безлюдья среди гор и башен — к общению с пригородными людьми.
254. Ведь раз сюда ходят машины, то поселок выполняет не только с/х роль, но и роль дач для Орджоникидзе.Потом мы скатываемся у самой Армхи в довольно узкое ущелье и
255. после обеденного перекуса и отдыха идем вниз, ожидая встречи с курортом Армхи, от которого ходит автобус.
256-258. А в 8 км от курорта мы доходим и до поселка Джерарх на край ущелья Терека. От боевых времен, когда Джерарх был мощной крепостью, запиравшей и оборонявшей страну вайнахов от южных карателей и северных завоевателей, осталась лишь одна боевая башня
259. под защитой закона. А так странно видеть эту воув, обжитую белыми домами, и радостно, что уцелеет, но дольше грустно от прощания.
260. Попутный, наконец-то, грузовик спускает нас в мрачное ущелье Дарьяла. Лихорадочные съемки еще одного сторожевого поста дают смазанный кадр, и я с досадой закрываю
261. объектив. Насовсем. Потому что уже вечер, потому что ночью мы уже окажемся в Грузии, потому что в благодарной памяти
262. останутся лучшие кадры из нашего путешествия по прекрасной Чечне, жить на которой, конечно, впору только сильным людям.
263-264.
265. Взамен эпилога.
266. Арсанукаев
267.Между мной и тьмой вселенской/Чистое лицо родных небес…
268. Голубая глубина бездонна./Голубая глубина светла.
И у глубины свои законы./В небе нет заборов и границ.
В небе нет хребтов и нет ущелий…/Глубина мечты и ясность целей
Видится мне во владеньях птиц…
269. С детства поманившие меня/ Голубое, чистое виденье,
Голубая даль/и восхожденье/солнечного голубого дня.
270.Цвет мне полюбился голубой,/Цвет мне приоткрылся голубой,
Цвет свободы,/цвет,/для которого сравненья нет.
271.272 Конец