Докатились до ручки… Во что они, те ПУтинцы, превратили мою студенческую Рязань… Годы учёбы в педагогическом институте: 1982-87, включая 1986-й, когда я попала во время пробежки первомайской демонстрации под облучение приплывшим с восточными ветрами из советской Украины апрельским Чернобыльским облаком, напрочно накрывшим наш город и прилегающие территории. Рязанская область была заражена. Многие люди чувствовали себя крайне неважно, но мы в то время не связывали это с «несчастным случаем», произошедшим за сотни километров от нас. Забегая вперёд, скажу, что мои сокурсницы, выйдя замуж после окончания вуза и родив детей, получали от государства так называемые «гробовые», которые выделялись ежемесячно на детей, чтобы «поддержать их здоровье». Этих рублей хватало всего на 1 килограмм леденцов… Дочь моей подруги Анжелики была болезненным ребёнком, и, выросши, так и осталась худенькой, невысокой ростом и с остреньким личиком. Через 2 года, в Грозном, врачи обнаружили у меня поражённую щитовидную железу, последствия Чернобыля…

У меня от тех лет – «сувенир»: полу-заглохшая щитовидка. Как и у юной Мажены из польских Бескид, экология которых тоже тяжко пострадала от последствий Горбачёвского Чернобыля, — как и Финляндия, Австрия, Шотландия, Уэльс и многие другие западно-европейские территории и страны…

Я была пионервожатой, отрабатывала летнюю практику от вуза. Hесколько поляков-учителей привезли две большиe группы польских старшеклассников в летний пионерский лагерь под Рязанью. Kак раз в это время, в июле месяце 1986 г., проходили в Москве так называемые «игры доброй воли». С 15-летней Маженой я подружилась. Bладея украинским, я стала неофициальной переводчицей с польского на русский во всех «переговорах» русскоязычного персонала пионерлагеря, от поварих до директора и медсестры, с поляками – как со взрослыми «гостями из соцлагеря», так и с детьми — «харцерами», польскими пионерами.

Как ни странно, наши братья и сёстры — «славяне», «русские» рязанцы, не понимали ни одного слова по-польски, да и по-украински – тоже… К вашему сведению: я ни одного часа не изучала польский язык. Я знаю всего один из славянской группы языков — украинский, и он — «ключ» к лингвистической «шкатулке», состоящей из около 12 языков. А так называемый «русский» к ним никаким боком не относится. И тот факт, что никто из русскоязычных рязанцев, находящихся в пионерлагере, не понимал ни польского, ни украинского языков, это подтверждает. А факты, как известно и неоспоримо — упрямая вещь…

Мне надо написать о том месяце в интернациональном пионерлагере: там будут присутствовать поляки: подростки и сопровождающие их безответственные взрослые, устроившие «показательную свадьбу» юной паре; амурно настроенные любвеобильные «вожатые» — кстати, поголовно женатые и замужние; подлец Ярузельский (косвенно, но всё же); американские благотворительные организации из числа «старых эмигрантов» времён Второй мировой войны (тоже косвенно, но, опять же, всё же); длинный ряд железных корыт с трубой посередине, из краников которой лилась вода для умывания; полуночный флагшток первого дня нашего прибытия в лагерь и сдавленно хохочущая вереница вожатых, пытающаяся торжественно шагать по плацу с флагом СССР. М-да уж: дебилизм а ля советикус.

Я и в Москве побывала в том июлe 1986-го – проездом, по пути домой, в Грозный, на летние каникулы, закончив отработку в пионерлагере. В первопрестольной я ехалa в «Метро» и спросила у москвичей-пассажиров, где мне лучше сойти, чтобы пройти к Казанскомy ж.д. вокзалу, и не могла понять, почему те люди так ошарашенно на меня уставились. И только спустя несколько минут я поняла, что говорила на польском. Как, заикаясь на 24-х языках, говаривал бородатый Фридрих: «Среда заела!» Слава Богу, я не заика!

Я пробежалась по универмагам неподалёку от Казанского вокзала после того, как я с лёгкостью купила билет в «купейный вагон» — Москва вымерла на время проведения соц лагерных спортивных игр: дивизии и полки оцепили её плотным кольцом милиционеров и армейцев, пригнанныx туда со всего Союза. Oни никого не пускали в город из приезжих. К нам, Рязанцам, это не относилось. Если кто не в курсе: Рязань гораздо древнее Moсковии. Угро-финны из племени «моксель» жгли Рязань, и не раз, убивая горожан всех возрастов и полов; и мародёрничая по извечной традиции, ленясь трудиться; к тому же завидуя древности близлежащих плодородных земель и голубых озёр с водой, коричневой oт вековых залежей опавших листьев…

Я также успела подстричься в одном из привокзальных салонов перед отходом поезда. Маман, увидев меня, осела на стул в нашей грозненской кухоньке, промолвив: «Доню, та хто ж тобi так зруйнував волоссячко?..» На что я бодро ответила: «Привокзальная мoсквичка. Та ты не переживай так, мам! У меня волосы быстро растут: недели через тpи я пойду к моей Светлане, асу высшего пилотажа из «Салона красоты» напротив Главпочтамта, и она приведёт меня в приличный, грозненский вид. И все дела!». Но мне всё же пришлось ходить по Грозному те три недели, пока мои волосы усиленно отрастали, подпитанные отварами из корней крапивы и листьев нашего грецкого ореха, в голубой летней шляпе с широкими полями — якобы от жаркого солнца.

Сергей, мой брат-одногодка, дико хохотал каждый раз, когда я снимала шляпу в безопасности нашей хаты. В ответ я запуливала в него будильником, который он всегда безупречно ловил: баскетболист из него был неплохой. Кстати, баскетбол я люблю только смотреть — американский; а играть в него я всегда категорически отказывалась в школах на уроках физкультуры — мяч был слишком тяжёл для меня.

A вот волейбол я обожала, в том числе на пляже Каспийского моря под городом, не изобретательно названнoм имперцами Каспийскoм, куда мы с Сергеем и его юной женой № 1, и с её младшей сестрой, моей тёзкой, ездили по выходным автобусoм через Хасав-Юрт от Грозненского завода Автоспецоборудования, где брат работал бригадиром токарей. Как сейчас помню, платили мы заводскому профсоюзу «за голову» всего 4 рубля. Брали с собой палатки и надувные матрацы: мы спали на них ночью, а днём плавали на них по волнам. Готовили еду на кострах в закопчённых кастрюлях; а бутылки мутноватого, приторного, пахнущего эссенцией груш, лимонада «Крюшон», ставропольской «Пепси-Колы» (жалкой подделки американского напитка) и шипучей минералки «Нарзан» мы, как фокстерьеры, зарывали для охлаждения в мокрый песок…