Один участвовал в инсценировке собственного убийства, другой опасается за свою жизнь: встреча с двумя критиками Кремля, российскими журналистами Аркадием Бабченко и Айдером Муждабаевым.

В своей прежней жизни Айдер Муждабаев мог запросто выйти из своей киевской квартиры на улицу, встретиться с друзьями. После того, что произошло с Аркадием Бабченко, он привязан к своей квартире и своему бюро. И к мужчинам в джинсах с накачанными бицепсами, его персональным телохранителям из киевской полиции. Они теперь определяют ритм его жизни.

46-летний Муждабаев, который в любом боевике мог бы играть главного героя, — близкий друг Аркадия Бабченко, того самого российского журналиста и критика режима, смерть которого в прошлом месяце была разыграна украинскими службами безопасности. По их утверждению, существовал заказ на его убийство, и они при помощи этой инсценировки хотели выйти на след заказчиков и предотвратить дальнейшие жертвы. Так, во всяком случае, звучит официальная версия.

Муждабаев плакал, когда получил сообщение о предполагаемой смерти своего друга. Он корил себя за то, что уговорил Бабченко переехать в Киев, когда для того стало небезопасно оставаться в Москве. Муждабаев позвонил жене Бабченко, чтобы выразить свои соболезнования. Она показалась ему совершенно спокойной. Только позже он узнал, что она была посвящена в эту операцию.

Вскоре и сам он получил сообщение, которое перевернуло и его жизнь, — сообщение о том, что и его имя находится в списке человека, которого украинские органы считают организатором заговора против Бабченко. «Моё имя находится в самом начале этого списка, — говорит Муждабаев. — Сам Аркадий считает, что сначала они планировали убить меня первым, но потом изменили план и выбрали первой жертвой его. Этот список был как меню: московские заказчики выбирали подходящую для себя жертву».

Только через неделю после «воскрешения» своего друга Муждабаев смог встретиться с ним. Украинские органы содержат Бабченко в неизвестном месте, он находится под охраной. «Ему позволили только на два часа выйти в город, в свою квартиру, чтобы забрать вещи, я смог с ним коротко повидаться, в конспиративных условиях», — рассказывает Муждабаев. «До того, как случился этот кошмар (так он называет то, что произошло с Бабченко), мы часто встречались». На неопределённое время это теперь невозможно.

Муждабаева по пятам сопровождает офицер полиции Саша. В машине Саша напоминает, что они должны, наконец, договориться о кодовом слове — сигнале тревоги. Это должно быть какое-нибудь безобидное слово, которое не вызовет подозрений, если его громко выкрикнут. Слово, которое будет для Муждабаева сигналом немедленно укрыться, лучше всего — лечь на землю. Муждабаев избегает ответа, пытается уйти от темы: «Нам надо ещё купить пива!» Ему хочется хоть немного нормальной жизни, но и в этом ему отказывают. «Твоя лестничная клетка — идеальное место для киллера, он может спрятаться наверху и спокойно целиться оттуда», — предупреждает Саша своего подопечного при входе в дом. «Ты видел дворника перед домом? — спрашивает Саша. «Я не уверен, что это настоящий дворник». Муждабаев сглатывает слюну, всего это для него многовато.

Зайдя в квартиру, Саша начинает объяснять ему, как ставить ловушки, чтобы определить, не побывал ли в квартире кто-то чужой: «Посмотри на занавеску на балконной двери. Если она потом будет висеть как-то иначе — значит, в квартире кто-то побывал». Муждабаев качает головой: «Вот так выглядит моя новая жизнь, — скептически замечает он. — Все желают прекрасного, мирного и богатого будущего с детьми».

До вторжения путинских «ихтамнетов» в Крым в 2014 году Муждабаев прочно занимал своё место в российском медиаландшафте: он был заместителем главного редактора «Московского комсомольца», самой популярной в Москве ежедневной газеты, которая время от времени позволяла себе некоторые критические высказывания в адрес власти. С началом войны этому пришёл конец. Находясь в зарубежной поездке, Муждабаев заявил об увольнении по собственному желанию. По телефону. Он, сын крымского татарина и русской женщины, не хотел молчать.

Когда он в последний раз появился в редакции, чтобы забрать свои вещи, он был уже для своих недавних коллег отрезанным ломтём. «Только один коллега проводил меня до выхода. Для остальных я был пустым местом». Муждабаев уехал в Киев. В редакции крымскотатарского канала ATR, который после аннексии продолжил работу в изгнании, в Киеве, он нашёл свою новую журналистскую Родину. В своей собственной передаче он рассказывает о преследованиях, которым подвергаются в Крыму его соплеменники, об арестах, избиениях, пытках. «У меня такое ощущение, что это мало кого интересует за пределами Крыма, и меньше всего — на Западе», — жалуется он. «Там многие считают, что Крым всегда был «русским». Что за глупость! Крым — это наша Родина, земля крымских татар!»

Как и его друг Бабченко, Муждабаев является радикальным критиком президента Путина. Он называет его «крёстным отцом», а Россию — мафиозным государством. Это делает его мишенью для Кремля. В отличие от многих наблюдателей на Западе — и некоторых в Украине, — он не сомневается в подлинности «смертного списка», в котором есть и его имя. Этот список, предъявленный украинскими властями, включал тридцать человек. Позже он был расширен до 47.

Некоторые из тех, чьи фамилии есть в этом списке, не воспринимают его всерьёз — как, например, писатель Юрий Андрухович. «Они наверняка внесли меня туда задним числом, пропорции ради», — шутит он. Ему, по его словам, полиция тоже предложила защиту. «До сих пор у меня не было времени ответить на это предложение, — смеётся он, — я не верю, что являюсь мишенью для российских спецслужб». Андрухович, однако, не бежал из России в Украину, как Муждабаев, и потому не является в глазах Кремля «перебежчиком».

Негативная реакция Запада на случай Бабченко возмущает Муждабаева. «Когда коллеги, чей самый большой профессиональный риск состоит в пропаже чемодана во время рейса, упрекают Бабченко в нарушении моральных норм, у меня нет для них приличных слов», — говорит он. «Аркадий был поставлен перед выбором: либо он сотрудничает с государственными органами, либо они не гарантируют его безопасность. Неужели коллеги выбрали бы смерть? Насколько высокомерным нужно быть, чтобы его осуждать!»

Сотрудники органов предъявили Бабченко записи прослушки телефонных переговоров, в которых слышно, как заказчик оказывает давление на исполнителя, торопя его с убийством: журналист-де регулярно совершает пробежки, и исполнитель должен, наконец, «выполнить заказ». Они показали Бабченко фотографии его и его жены, которые могли быть только у московских органов. «У них на руках было много материалов, Аркадий был убеждён в реальности опасности, в том, что его действительно хотят убить. Я тоже в этом уверен», — говорит Муждабаев.

«Сейчас Аркадий жив только потому, что заказчик нанял для исполнения убийства секретного сотрудника украинских спецслужб, который их обо всём информировал», — считает Муждабаев. Он рассказывает о человеке, которого украинские спецслужбы называют организатором убийства, — московском бизнесмене Вячеславе Пивоварнике. В «личном фонде Путина», как киевские журналисты называют кремлёвские структуры для осуществления мутных политических гешефтов, Пивоварник якобы «отвечает» за дестабилизацию ситуации в Украине и проведение там терактов. Так говорит, во всяком случае, человек, который в Киеве, по утверждению украинских спецслужб, нанимал убийцу Бабченко и сейчас находится в СИЗО, — Борис Герман.

Герман, как считают, был связан с Семёном Могилевичем, одной из наиболее заметных фигур в тех дебрях между политикой и организованной преступностью, которые играют решающую роль в газовых сделках между Украиной и Россией. ФБР считает его одним из ведущих боссов мафии в Москве. Во время одного из допросов Герман заявил, что работал на украинские спецслужбы и только делал вид, что выполняет заказ на убийство, данный из Москвы.

Выяснить истинную подоплеку дела в этом хитросплетении противоречивых версий пока не представляется возможным. Киевские службы до сих пор представили маловато достоверных доказательств своей версии: что инсценировка убийства была необходима, чтобы избежать дальнейших жертв, так как заказчиков можно было обнаружить и задержать только после того, как они поверили в совершение «убийства»; что Бабченко можно было спасти только таким путём; что в это дело замешана Москва. В настоящее время расследование ещё продолжается, поэтому органы не могут открыть все свои карты — такие объяснения получил Муждабаев.

Всё, что ему остаётся, — неопределённость. И страх, ставший для всех людей из «смертного списка», особенно для журналистов, постоянным спутником. И прежде всего для Бабченко. До последней минуты было неясно, сможет ли состояться моя встреча с ним в каком-нибудь неприметном месте за пределами Киева. На полчаса позже оговоренного времени подъезжает огромный джип. Сидящий рядом с водителем человек опускает тонированное стекло, оглядывается по сторонам, узнаёт меня и говорит : «Садитесь!» Его глаза сканируют всё окружающее, как радар.

На заднем сидении сидит Бабченко. Богатырского роста и телосложения, ветеран нескольких войн, он выглядит потерянным. Он, всегда любивший употребить крепкое словцо, кажется смущённым и измотанным. В его глазах читается страх. Он ещё более немногословен, чем обычно. «Я боялся за свою жизнь», — говорит он. У тех, кто обвиняет его в том, что он «переступил грань» — например, у членов организации «Репортёры без границ» — он хотел бы спросить, как они повели бы себя, будучи поставленными перед выбором между защитой в обмен на сотрудничество со спецслужбами или, как он выразился, «отстрелом».

Он рассказывает подробности. «Но об этом тебе нельзя писать, — говорит он, — пока нельзя. Я дал обязательство не разглашать подробности, чтобы не помешать продолжающемуся расследованию». Моё замечание, что для некоторых на Западе он теперь стал своего рода «мальчиком для битья», шокирует его. «Я всего лишь хотел выжить», — говорит он.

«Я боюсь, что у вас просто не понимают, что у нас речь идёт о жизни и смерти». Телохранитель Бабченко — или его охранник? — деликатно даёт понять, что им пора ехать. На прощание мы с Бабченко обмениваемся осторожным рукопожатием и слабым намёком на дружеские объятия. Тяжёлая дверца джипа захлопывается. Бабченко снова отгорожен от своей прежней жизни и от своего прежнего мира.