В бывшей Чечне в 1946 году.

Ранним утром я выехал из Грозного. Таксист обещал выполнить все мои просьбы. Утро обещало хороший день — тихий, солнечный, но жаркий. Первое село, куда мы приехали, называлось по-чеченски Атаг1а (Атаги). Дома запущенные; попадались разрушенные дома. Переселенцы — из Дагестана, городов, России. Видно было, что они еще не успели обосноваться. Мы забыли в городе купить несколько бутылок минеральной воды на дорогу. Остановились в центре села и зашли в продовольственный магазин. Но минеральной воды там не оказалось. К машине подошел местный житель. По одежде и акценту дагестанец из аваро-андо-дидойских народов. Он просил довезти его до следующего села Гойта. Он оказался словоохотливым попутчиком.
— Село у вас находится в запущенном состоянии. Видимо, переселенцы еще не успели навести порядок?, — спросил я.
— Да и это есть, — сказал наш попутчик, — Но много случайных людей, которые приехали за чужим добром. Когда выселили чеченцев, село было разграблено. Некоторым переселенцам говорили, что они будут иметь хорошо меблированные дома, коров, лошадей. Наряду с трудягами приехали и любители жить на готовом, наслаждаться чужим добром. Но все ценное было конфисковано или разграблено. Поэтому у многих чемоданное настроение. Не хотят по-настоящему трудиться и обустраивать.

Нам с таксистом многое прояснилось, пока мы приехали в село Гойта. Оно тоже находилось примерно в таком же состоянии, в каком мы увидели Атаги. В Гойте жили наши родственники. Я бывал там еще в детские годы. На окраинах села тогда паслись стада домашних животных — коров, буйволов, овец, табун лошадей. Сейчас всего этого не было. Село все еще находилось в запущенном состоянии, были разрушенные дома. Переселенцы еще не успели обосноваться. Одни приезжали, а другие — уезжали. Когда мы остановились у сельмага (сельского магазина), к нам подошли двое молодых мужчин из новых жителей села. Они просили разрешить им поехать с нами в Грозный. Я сказал, им, что мы едем в другом направлении и спросил:
— Почему так мало людей в селе?
— Еще не закончилось заселение села новыми переселенцами. Некоторые приезжают и тут же уезжают.
— Почему сразу уезжают? — Спросил таксист.
— А потому что обещали золотые горы: уговаривая людей переселиться сюда, говорили им, что здесь много прекрасных домов, домашних животных, птиц и т.д., оставленных репрессированными. Когда мы приехали сюда, ничего подобного не было. До нас ≪похозяйничали≫ здесь другие, которые не собирались жить здесь.
Мы выразили им сочувствие и поехали дальше. Еще на окраине Гойты мы увидели впереди огромное село Урус-Мартан, утопающее в деревьях фруктовых садовых участков. День был ясный, солнечный. Слева от дороги, по которой мы ехали, в нескольких километрах от нас тянулась цепь гор, склоны которых внизу были покрыты лиственным лесом. …Мы уже приехали в Урус-Мартан — районный центр. Здесь разрушений было меньше, людей — больше. Чтобы не привлекать внимание начальства районного масштаба, попросил таксиста продолжать наш путь без остановки и минуя районный центр. За Урус-Мартаном находится село Гехи. Я не раз бывал в Урус-Мартане и Гехи. Раньше между этими двумя селами бросались в глаза стада крупного рогатого скота, табуны лошадей, кукурузные поля. Путники любовались королевой полей. Мы же ничего подобного не видели. Пастбища почти пустовали. Лишь кое-где бросались в глаза несколько свиней, небольшая отара овец, на нескольких гектарах редкими рядами росла затхлая кукуруза. Примерно на половине пути из Урус-Мартана до Гехи, мы догнали мужчину и женщину средних лет. Это были переселенцы — русские.
— Василий Иванович,— обратился я к таксисту, давайте посадим на машину этих людей и побеседуем с ними. Видимо, они — переселенцы. Таксист остановил машину и пригласил женщину и мужчину сесть.
— Далеко вам идти? — спросил я.
— Мы с женой из этого села,— сказал мужчина, указывая на село Гехи.
— Давно там живете? — продолжал я свои вопросы.
— С прошлого года. Нас переселили из Рязанской области. И не рады, что приехали сюда. Жизнь тут плохо организована.Живем в полуразрушенном доме. Крыша протекает. Половину плетня растаскали на дрова. За дровами в лес ходить боимся. В лесу, говорят, чеченские абреки. У нас две свиньи и несколько кур — это все наше хозяйство. Все еще думаем уехать или остаться. Дом, где они живут, оказывается, находился на той улице, по которой мы ехали. Супруги попросили остановить машину у полуразрушенного дома. Это был их дом. Плетень, которым был обнесен двор, частично свалили на землю, частично был разрушен. Село в целом производило впечатление полуразгромленного селения….Название следующего села, куда мы направлялись, увековечено знаменитым стихотворением ≪Валерик≫ Михаила Юрьевича Лермонтова. …Село Валерик мало чем отличалось по своему состоянию от Гойты, Гехи. Такие же разрушения, мало домашних животных, птиц, следов человеческого труда, человеческих страданий.
…После селения ≪Валерик≫ мы отправились в село Катар-Юрт, в котором в детстве я бывал много раз. По своей запущенности и ослаблению жизнедеятельности населения и Катар-Юрт напоминал другие села, которые мы уже посетили. Здесь жили, хорошие, добрые люди. Мачеха Нана, которую я считал родной матерью, брала меня с собой в Катар-Юрт, когда она ездила к родной сестре Нанге. Помню ее сыновей: Мала, Пацу и Халида. Они очень хорошо относились ко мне. Обычно младший из них Халид водил меня по фруктовому саду, угощал абрикосами, сливами, яблоками. Я вспомнил все это. Мы подъехали к двору, где они жили. Увы! Прежнего дома и садика не было. По двору ходили какие-то незнакомые люди. Одного из них я спросил, что произошло с садиком.
— Зимою прошлого года вырубили оставшиеся от старого сада фруктовые деревья для отопления. Ходить в лес за дровами опасно было,— ответил он.
Прошлое казалось раем, ныне превращенным в ад, в котором сгорели прекрасные люди. С таким тяжелым чувством я покинул Катар-Юрт.
…Уже вечерело. Мы стали как бы спускаться вниз к Ачхой-Мартану. Слева на фоне ясного неба видны были снежные вершины гор. Далеко под ними в лучах стремительно несущегося солнца сверкали зеленые склоны, террасами спускавшиеся к лесистой равнине, переходившей в кукурузные и пшеничные поля. В эту страдную пору на полях почти не было людей. Почему-то не чувствовался пульс прежней трудовой народной жизни. На окраине Ачхой-Мартана мы остановились. Я размышлял, по какой улице и куда нам отправиться. После недолгого размышления я решил поехать по улице, ведущей к бывшей главной мечети села. Затем спуститься вниз по улице, ведущей к южной окраине села. На этой же улице находились наш дом и дома наших родственников. До площади и на самой площади, где была мечеть, я не встретил ни одного знакомого. Наш старый дом находился в полуразрушенном состоянии. В Ачхой-Мартане довольно много было разных переселенцев. Но на меня почему-то удручающее впечатление произвело отсутствие в родном селе хотя бы одного чеченца не говоря уже о родственниках. Трудно было психологически представить себе, осознать исконную Родину не родиной, а отчужденным уголком села, бывшего родным.