**FILE** Independent Russian journalist Anna Politkovskaya seen in Moscow in this undated file photo. Anna Politkovskaya was killed in Moscow, Saturday,Oct.7,2006. Отрывки книги российской журналистки Анны Политковской «Вторая чеченская» Причина, по которой московская журналистка Анна Политковская оказалась в эпицентре боевых действий в Чеченской Республике, была проста. Анна работала спецкором московской «Новой газеты». Ее заданием было рассказать о гражданских людях — жителях чеченских сел и городов в условиях российской оккупации. Анна Политковская написала книги «Путешествие в ад. Чеченский дневник», «Вторая чеченская», «Чечня: позор России», «Путинская Россия». *За книги о чеченской войне Анна Политковская поплатилась жизнью Последняя в ее жизни статья «Карательный сговор» вышла в «Новой газете» накануне смерти журналистки. «Видела много горя. Главное из которого — то, что многие мои герои, о которых писала за эти два с половиной года, теперь мертвы. Такая страшная война случилась… Средневековая. Даром что на стыке 20-го и 21-го веков и в Европе», — писала Анна в предисловии своей книги «Вторая чеченская». Политковская была убита 7 октября 2006 года в лифте своего дома. Заказчики преступления не найдены до сих пор. «Декларация прав человека, продержавшись чуть более полувека, пала на второй чеченской войне» «…Канун лета 2002 года, 33-й месяц второй чеченской войны. Беспросветность и непроглядность — во всем, что касается ее финала. «Зачистки» не прекращаются и похожи на массовые аутодафе. Пытки — норма. Бессудные казни — рутина. Мародерство — обыденность. Похищения людей силами федеральных военнослужащих с целью последующей рабо- (живыми) и трупо- (мертвыми) торговли — тривиальный чеченский быт. По утрам — раскромсанные, изуродованные тела на окраинах, подброшенные в комендантский час. И в сотый, тысячный проклятый раз — слышу, как дети привычно обсуждают на сельских улицах, кого из односельчан и в каком виде нашли… Сегодня… Вчера… С отрезанными ушами, со снятым скальпом, с отрубленными пальцами… — На руках нет пальцев? — буднично переспрашивает один подросток. — Нет, у Алаудина — на ногах, — апатично отвечает другой. Государственный терроризм, противостоящий негосударственному. Ваххабитские банды, налетающие на села и требующие «денег на джихад»… Полное моральное разложение почти 100-тысячного армейского и милицейского контингента, «гуляющего» по Чечне. И ответ, которого следовало ожидать, — воспроизводство терроризма и рекрутирование новых бойцов-сопротивленцев. Кто виноват? Как в этом разобраться? И понять все и всех? Как чувствуют себя главные действующие лица второй чеченской войны? Президент Масхадов? Избранный народом и потому принявший на себя ответственность за его судьбу? Масхадов — в горах… Виртуальный для своего народа и, как правило, хранящий молчание по любому поводу… Сподвижники Масхадова? Они разбежались по свету… Басаев? Гелаев? Хаттаб? А Путин? Он — в Кремле, принимает почести мирового сообщества как активный член международной ВИП-«антитеррористической группировки», в смысле «коалиции войны против террора»… Май 2002-го. Буш — в Москве… Братание… «Исторический визит»… Про Чечню — почти ни слова, будто нет войны… Мельтешение мировых столиц перед глазами в поисках поддержки — весной побывала в Амстердаме, Париже, Женеве, Маниле, Бонне, Гамбурге… Везде зовут «сказать речь о ситуации в Чечне» — и… нулевой результат. Только вежливые «западные» аплодисменты в ответ на слова: «Помните, в Чечне каждый день продолжают гибнуть люди. Сегодня — тоже». Очевидное, хотя и невероятное общемировое предательство общечеловеческих ценностей. Уже совершенно ясно, что Декларация прав человека, продержавшись чуть более полувека, пала на второй чеченской войне… Из Женевы, с вялых заседаний «официальных правозащитников» (Комиссии по правам человека ООН) — в командировку в Урус-Мартан, чеченский райцентр. Там — кровавая стагнация: как и год назад, все без изменений. Туда-сюда по району гоняют «эскадроны смерти» — федеральные спецподразделения неясной ведомственной принадлежности, задача которых — уничтожать «врагов России». Всех воевавших за Дудаева и Масхадова, сочувствующих им и просто случайно подвернувшихся под руку… Май 2002-го — унылый привкус тупика. Что такое «зачистка»? Это слово ввела в наш обиходный словарь вторая чеченская война — а точнее, генералы Объединенной группировки войск и сил на Северном Кавказе. Из Ханкалы — главной военной базы Группировки под Грозным — транслируются их телевизионные отчеты о ходе так называемой «антитеррористической операции». Обывателей уверяют, что «зачистка» — это не что иное, как «проверка паспортного режима». А на самом деле? Конец 2001-го и начало 2002-го стали самым жестоким периодом этой войны. «Зачистки» прокатились по Чечне, сметая все на своем пути: людей, коров, одежду, мебель, золото, утварь… Шали, Курчалой, Цоцан-Юрт, Бачи-Юрт, Урус-Мартан, Грозный, опять Шали, опять Курчалой, снова и снова Аргун, Чири-Юрт. Многосуточные блокады, рыдающие женщины, семьи, всеми правдами и неправдами увозящие своих подрастающих сыновей куда угодно, только прочь из Чечни, генерал Молтенской, то бишъ наш командующий группировкой, в орденах и звездах — и непременно на фоне трупов оказавших сопротивление при «зачистке» — по телевизору, как главный герой нынешнего этапа покорения Чечни, и всякий раз после «зачисток» рапортующий о «значительных успехах» в ловле «боевиков». С 28 января по 5 февраля 2002 года такая «зачистка» прошла в селе Старые Атаги (двадцать километров от Грозного и десять — от так называемых «Волчьих ворот», входа в Аргунское ущелье на языке военных). Для Старых Атагов она стала «зачисткой» № 20: 20-й с начала второй чеченской войны и 2-й — с начала этого года. 15 тысяч человек (Старые Атаги — одно из самых больших сел Чечни) в 20-й раз оказались заблокированы несколькими кольцами бронетехники не только внутри села, но и поквартально, поулично, подомно… Что творилось внутри? «Один взял мои новые туфли и засунул их себе в куртку. Сервант с оставшейся посудой швырнули на пол, и вся посуда разбилась» Вечером 28 января несколько «колец» солдатских цепей и бронетехники окружили село. К рассвету все улицы были перекрыты БТРами с замазанными грязью номерами. Под страхом расстрела на месте людям запретили покидать дома и дворы. Совсем низко, будто заходя на посадку, над селом метались вертолеты, и шифер, как кленовые листья от осеннего ветра, слетал с крыш прочь, оставляя их непокрытыми. Можно делать большие глаза и продолжать называть это «зачисткой», но совершенно очевидно, что против Старых Атагов проводилась настоящая боевая операция. — Я находился дома. Я знал, что калитка должна быть открытой, иначе они танком или БТРом выбьют ворота, — рассказывает 70-летний Имран Дагаев. — В половине седьмого утра в наш двор ворвались военные. На меня направили автомат. Я сразу показал паспорт, но они даже не обратили на него внимания. У остальных членов семьи тоже не спросили паспортов. Первое требование военного, по всей вероятности, старшего, было таким: «Давай деньги и золото!» Он же добавил: «Что есть ценного, давай все». Я ответил: «У меня нет денег и золота, я получаю пенсию, и на эту пенсию мы живем — нас одиннадцать человек». Он сказал: «Меня не касается, как ты живешь. Давай!» Они разошлись по комнатам, стали все переворачивать вверх дном. Двигаться никому не разрешали. Шифоньер с одеждой бросили на пол, и он сразу раскололся. Стали шарить в посуде. В одной из ваз нашли золотое кольцо и цепочку моей снохи. Их взял один из военных. Другие стали выбирать посуду. У них были приготовлены полиэтиленовые пакеты, они туда сложили сервиз. Один взял мои новые туфли и по одному засунул их себе в куртку. Сервант с оставшейся посудой швырнули на пол, и вся посуда разбилась. Опрокидывали кресла и диваны и разрезали их ножами в поисках спрятанных денег. Но больше ничего ценного не нашли. Бегая по комнатам в поисках ценных вещей, они спрашивали: «Где твои сыновья?» Я ответил, что сын мой погиб, а больше у меня нет. Старик Дагаев действительно только что похоронил 30-летнего сына Алхазура, и для полноты картины остается добавить, при каких обстоятельствах. По поручению сельской администрации Алхазур, вместе с другими, поехал в Ханкалу, на главную военную базу, за телом односельчанина, сначала задержанного во время предыдущей «зачистки», а потом убитого там же, в Ханкале. Посредничал при выкупе трупа военнослужащий, представившийся сотрудником ФСБ Сергеем Кошелевым. Он потребовал за труп следующее: барана, видеокамеру и «Жигули». Но получив все это, труп так и не отдал. При этом все, кто привез выкуп в Ханкалу, бесследно исчезли. Случилось это 22 декабря 2001 года. На 14-й день тела всех исчезнувших нашли неподалеку от Ханкалы, в кювете. У Алхазура Дагаева был выколот глаз, тело оказалось черным от побоев, а убили его выстрелом из пистолета в левый висок с близкого расстояния. — У тебя больше нет сына? — засмеялись военные, выслушав рассказ Имрана, и быстро ушли, переместившись в дом Татьяны Мациевой на соседнюю улицу Майскую. Они тоже не интересовались там ничьими паспортами, зато украли из ее дома: «1) медаль „За трудовую доблесть“, 2) видеодвойку, 3) мягкие подушки и мебель производства ГДР, 4) трюмо производства ВНР, 5) 4 ковра со стен, 6) 35 игровых кассет, 7) мешок картошки, 8) мешок сахара — 50 кг, 9) мужскую обувь (2 пары сапог и 1 пару кроссовок)». Именно так, позже, в заявлении на имя прокурора Грозненского района перечислила Татьяна все похищенное у нее во время «зачистки». И добавила: «Прошу оградить меня и мою семью от нашествия узаконенных российских бандформирований, жуликов и мародеров». О прокурорах — дальше, и вообще все это будет потом, а пока… «Входя в дома, военные так прямо и требовали — денег за мужчин. В зависимости от возраста: чем моложе, тем дороже» Мы живем в темные времена. Наш воздух отравлен ложью военных «верхов» и пряно пахнет купюрами — это безнаказанность «низов», самокомпенсирующихся за лживость «верхов». Так и крутится эта чеченская машина. — В наш дом вломились человек 20, забрали паспорт сына, — рассказывает Раиса Арсамерзаева с улицы Школьной, — хотели увезти его на «птичник». Я дала сто долларов. Они заставили меня написать расписку, что у меня к военным никаких претензий нет. Уходя, забрали электрогенератор и белье моих дочерей. На сей раз в Старых Атагах был в большом ходу коммерческий принцип. Забирали на «фильтропункт» в основном тех, кто не мог откупиться. Входя в дома, военные так прямо и требовали — денег за мужчин. Дал — фильтрации не подлежит, и, значит, нет подозрений в связях с членами воюющих отрядов. Не дал — подлежит и подозревается. Ставки на живой товар колебались от 500 рублей до 3—4 тысяч. В зависимости от возраста: чем моложе, тем дороже, — и от визуальной оценки дома силами военнослужащих. Помимо расценок на мужчин, была на сей раз в Старых Атагах и калькуляция на женщин. Как водится в этих местах, «женские» цены оказались значительно ниже «мужских». Впрочем, и шкала требований была другой: откупались не по поводу «птичника», а чтобы не надругались. У одной семьи за «ненасилие» молодой девушки федералы взяли 300 рублей. У другой — 500. Взамен сексуального удовлетворения принимались также серьги и цепочки — с женщин, отказывавших в минутах мародерской любви. В конце концов люди вышли на улицы, разожгли костры и оставались так на все ночи. Думали, на миру не рискнут убивать и насильничать. Но и это помогло не всем. Обстоятельства случившегося омерзительны: Малика живет в 1-м микрорайоне Грозного, на улице Кирова, в пятиэтажке, в подъезде, где нет мужчин. Так уж вышло: одни женщины. Было около двух ночи, как в двери заколотили: «Открывайте, суки, зачистка!» Отперли, конечно, куда деваться — только бы дверь не взорвали. Группа молодцов в военной форме, масках и смешанного чеченско-славянского состава (по разговору стало понятно) пришла грабить подъезд, и без того уже ограбленный не раз. В квартире, где была Малика, спали три женщины-родственницы, — продолжает Раиса Арсамерзаева. — Одна — 15-летняя. Братва сделала вид, что собирается ее насиловать, и прокричала остальным: «Если не будете слушаться, изнасилуем так, что не выживет». Малику схватили за волосы (вот почему столько выдранных с мясом клочьев) и поволокли по лестнице вверх, чтобы она стучала в другие квартиры и просила по-соседски открыть… Все закончилось мародерством и побоищем. Женщин, оказавшихся в ту ночь в этом подъезде, нещадно колотили по почкам, голове, икрам. — Насиловали? Молчит Малика, только стонет, хотя слышит вопрос. Молчат те, кто ее принес сюда, — избитые соседки, которые открывали на ее стук. Слишком упорно молчат. Бандитская вакханалия на улице Кирова продолжалась до пяти утра — в Грозном привыкли, что мародеры уходят с мест своей «гульбы» до шести, до конца комендантского часа. — Смотрите цифры! — просят врачи. — С 1 июня по 18 сентября 2001 года мы приняли в больнице 1219 больных, включая амбулаторных. 267 из них — с огнестрельными и минновзрывными ранениями. Большинство — результаты ночного разбоя. Чтобы узнать, что творится в городе, надо зайти в больницу. Здесь — финал всех его трагедий и драм. Военные слишком привыкли в Чечне не только убивать, грабить, насиловать и сколачивать чеченцев в криминальные группы под собственным руководством с целью совместной наживы — военные, понабравшись чеченского опыта, разделили страну на две части: тех, кто с ними, и тех, кто против них. Те, кто с ними, должны быть против чеченцев (криминальные детали быта не в счет). Те, кто против них, — с чеченцами. И пусть кто-нибудь скажет, что это не гражданская война!» Лазо Горский https://www.facebook.com Навигация по записям Для успешной борьбы с повстанческим движением в своих южных республиках России нужна долгосрочная стратегия НАКРЫТЫЙ РЫНОК. «Контртеррористическая операция» начиналась с чудовищного преступления