Они умирали от истощения – видимо, не могли кушать. Отчего? Почему? Никто не знал, и они сами не понимали. Когда их начинали кормить, они крепко сжимали зубы и губы и отворачивали голову. Когда им давали хлеб, сахар или яблоко, они держали их в руке, жалобно смотрели на них и беззвучно плакали – только слезы стекали на жесткую подушку. И слюни текли по уголкам рта, смешиваясь со слезами. Лежа на полу на жестких соломенных матрацах под одним ватным одеялом, они исхудали до того, что не могли уже ни двигаться, ни говорить, ни стонать.
Их мучительная смерть малюсенькая песчинка в барханах и дюнах смертей, множившихся в те страшные годы в подвалах и на секретных полигонах НКВД, спровоцированных голодом, холодом, болезнями в гулаговских лагерях и местах поселения раскулаченных и безвинно депортированных в необжитые края. Малюсенькая капля в тех бескрайних и бездонных морях преступлений «отца народов и великого вождя мирового пролетариата», который «в час лихой, закон презрев, мог на целые народы обрушить свой державный гнев». Незаметная пылинка в громадных и жутких холмах горя, сотворенного страной, о которой мы всегда гордо и заученно, но убежденно пели в детстве: «Мы – держава мировая, всей земли одна шестая!» Страной, оказавшейся в конце концов жестокой мачехой для многих своих народов.

Только много лет спустя после похорон братьев на чужбине я, благодаря случаю, узнал примерно, что за болезнь свела их в праведный мир – в истинный мир. Я завел семью поздно; еще в детстве я был предоставлен самому – ни в школе, ни после никто мне не помогал, никто не наставлял, не подсказывал – до всего я старался дойти сам. И семью я решил заводить только после того, как встану на ноги и смогу обеспечить ее, не ожидая помощи ни от кого и ниоткуда. Да и не спешил никто мне оказывать ее. Поэтому я женился довольно поздно по чеченским меркам.
Первой у нас родилась дочь. Мы были на седьмом небе от радости и счастья и души не чаяли в ней. А друзья наши подшучивали над нами: «Ну, нянька у вас уже есть, теперь нужны ляльки».
Мы заботились о ней, как умели – молодые были, неопытные. Мы совершенно, как оказалось, не знали, как обращаться с малышами. Дышать на доченьку боялись – как бы чего не вышло. Даже в жаркий летний день, укладывая малышку спать в детской ванночке пластмассовой – коляска и кроватка были в те годы редкостью, тем более мы со своими зарплатами не могли себе позволить купить их. Закутывали ее в теплые вещи – боялись, что замерзнет. Тело бедняжки покрывалось от жары пупырышками. Мы поняли, что так делать нельзя. Это был первый урок для нас.
Боясь, как бы она не проголодалась, каждые пятнадцать-двадцать минут мать кормила ее грудью, едва она пискнет, хотя не всегда это происходило от голода. И малышка снова засыпала. Или инстинктивно отворачивала головку. И мать понимала, что она сыта, что так делать нельзя. Это был второй урок нашей родительской учебы.

Но ничему почти они, эти уроки, нас не научили. Это проявилось и тогда, когда мать, отнимая дочечку от груди, на нашу беду приучила ее пить сок из бутылочки с соской, как только она заплачет, даже ночью. Это изводило нас, но приходилось мириться – сами были виноваты. Тогда я понял впервые, как права пословица: маленькие дети спать не дают, большие дети жить не дают.
Так, совершая одну ошибку за другой, мы и растили свою ненаглядную «няньку».
О детских же болезнях мы не знали вообще ничего. После каждого ее чиха мы в панике просто спешили в поликлинику. Она была недалеко, в трех-четырех кварталах от нас, в десяти минутах пешего хода. Трамвая, чтобы проехать две остановки, приходилось ждать намного дольше. И благо, что были там очень умные, опытные, чуткие и терпеливые педиатры, хорошие знатоки детской психологии. Ведь это были годы, когда люди жили по принципу: все лучшее – детям. В то чудное время этот лозунг наполнялся делами…

Из-за своей неопытности в воспитании детей и абсолютного незнания болезней мы однажды едва не свели в могилу свою дочь. Было это на втором году жизни ее. Говорить она еще не умела, а первые шажки уже делала. Однажды ни с того ни с сего она вдруг перестала есть. Когда ее начинали кормить, она отворачивала головку. Когда ей в руки давали конфету, яблоко или еще что, она молча глядела на него, но не ела. И слюни текли. И тихо плакала. А мы никак не могли понять, в чем дело. И были в этот раз на удивление спокойными – не паниковали, как обычно, хотя малышка наша худела с каждым днем. Надеялись, что все пройдет само собой.
Продолжалось ее голодание около недели, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы мы однажды не поехали в далекое горное село на свадьбу – женился сын моей сестры, матери-героини.. Она, жительница небольшого села, почти хутора в несколько домов, оказалась намного опытнее нас в деле воспитания детей.
Вечером, когда веселая свадьба закончилась, когда люди разошлись, мы наконец-то остались в своем узком родственном кругу и сели, усталые, ужинать. Сестра моя увидела, что наша доченька не притрагивается к еде, заметила слюни ее, голодный взгляд и грустные глаза в слезах и спросила:
– Что это с ней?

– Не знаю, – простодушно ответил я. – Она уже почти неделю ничего не ест.
– А вы рот ее осмотрели?
– Нет. А зачем?
– Да ведь она больна! Уже язык и небо разбиты. Ей больно. Поэтому она и не ест. Завтра – домой и сразу же к врачу. Или вы хотите убить ее?..
Я, запаниковав, всю ночь молил Всевышнего, чтобы с дочерью ничего худого не случилось ночью. Я еле дождался утра и первым же рейсом автобуса тронулся со своей маленькой семейкой в путь. Мне казалось, что с дочерью, спокойно спавшей на руках матери, вот-вот что-нибудь случится. Мне казалось, что автобус плетется медленнее черепахи по разбитым горным дорогам, то петляя по серпантину дороги вверх в гору, то шустро катя вниз по очередному склону. Мне казалось, что дорога никогда не кончится, что мы приедем в город слишком поздно…
Сразу же с дороги мы поспешили в поликлинику. Осмотрев малышку, педиатр сказала просто:
– У вашей дочери стоматит. Вы едва не запустили болезнь.

– А что это такое? – спросил я в тревоге. – Это не смертельно?
– Это воспаление полости рта, – сказала врач. – Что-нибудь грязное взяла в рот и вот – страшный результат. Взгляните сами. Видите – язык и небо кроваво-красные и покрылись маленькими волдырями. Еда вызывает боль, поэтому дети не едят и у них текут слюни.
– Она будет жить?
– Еще как! Болезнь легко излечима. Сейчас же купите мед и зеленку. И три раза в день давайте малышке по чайной ложке меду и смазывайте всю полость рта зеленкой. Так, сегодня – понедельник, ко мне придете в среду. И не переживайте так сильно – все будет хорошо…
И действительно, дочь выздоровела. В свое время пошла в детский сад. Окончила школу. Отучилась в университете. Жива она, на наше счастье, и сегодня и воспитывает уже своих детей. Но таких ошибок, какие делали мы, не совершает, потому что умнее нас.

При болезни дочери я неожиданно вспомнил своих братьев и, сопоставив их поведение и симптомы, с болью в сердце понял, от чего они умерли. Голод, сведший их в могилу, был, видимо, вызван стоматитом. Знай мы в те годы об этом, отведи мы их в поликлинику, может быть они бы жили до сих пор на зло власти, невинно осудившей их, как сотни тысяч других детей многих народов. Но я понял это слишком поздно, когда ничего уже нельзя было изменить и оставалось только верить мудрым людям, говорившим всегда в таких случаях: «На все воля Всемилостивого. На свете ни один волос не упадет без Его ведома. Значит, твоим братьям уже при рождении было определено умереть в раннем детстве – ангельском безгрешном возрасте».
…Мои младшие братья умерли в один день и в один час. И похоронены на чужбине в одной могиле, от которой не осталось, наверно, уже давно и следа. Прошло ведь уже более шестидесяти пяти лет со дня их смерти…
Я очень верю, что Всеслышащий поселит их в раю за страдания и муки, перенесенные ими в этом иллюзорном, несправедливом мире, и они забудут о пережитом в сказочных райских кущах. Они заслужили это.

2014 г., 1-13 октября
Перевод с чеченского автора

Вайнах №5. 2019.