М О Я В О Й Н А

Мне всегда неимоверно сложно и больно писать о войне. Потому что приходится по-новому пережить и испытать те эмоции и чувства, которые хочется навсегда предать забвению, и никогда к ним более не возвращаться. Но отчетливо осознаешь, что и забывать о войне нельзя, да и невозможно.

В октябре 1991 года во дворе своего многоквартирного дома в Грозном я увидел человека с ружьем, одетого в легкую курточку и джинсы. Это был молодой парень с соседнего подъезда из благополучной семьи. Тихий такой, скромный и не имеющий никакого отношения к правоохранительным органам или к военным. Увидев у него на плече автомат Калашникова, а за пазухой несколько запасных рожков к нему, я несказанно удивился и недовольно спросил:

— Ты чего это ходишь с автоматом?!

— А я в Национальной гвардии состою, — ответил мой сосед.

— В какой такой Национальной гвардии?! Где твои опознавательные знаки, гвардеец?! — воскликнул я.

И он поведал мне многое из того, что я не знал вообще. Я знал, что после подавления в Москве ГКЧП, перед зданием Совмина проходит митинг. Один раз ходил даже послушать, о чем там говорят. Но мне не понравились призывы к вооруженному сопротивлению власти, которые неизбежно привели бы к жертвам среди мирного населения. Глядя теперь на своего молодого соседа, свободно и запросто передвигающегося по городу с автоматом в руках, мне стало тревожно. Я понимал, что к добру это не приведет.

Хочется упомянуть еще об одном случае, имеющем непосредственное отношение к последовавшим позже событиям в Чечне. В 1992 году я купил в центре города, недалеко от завода «Красный молот», частное домовладение. Но переселяться в него сразу не стал. В том году мне приснился странный и страшный сон. Будто стою я во дворе недавно купленного дома и наблюдаю в небе не просто стаю, а тьму-тьмущую каркающих ворон. Черные птицы, вестники смерти, заполонили небо. На смену им, вдруг, откуда не возьмись, прилетели тяжелые самолеты и стали сбрасывать на парашютах вооруженных до зубов вражеских десантников. Их было так много, что небо над Грозным стало буквально черным от них. Всю ночь мне снились кошмары в виде насилия и расстрелов, которые чинили оккупанты. Проснулся я в холодном поту, и с тяжелой головой. Долго не мог прийти в себя, и находился под впечатлением увиденного. Впоследствии я часто вспоминал этот, как оказалось, вещий сон.

По-настоящему война для меня началась 26 ноября 1994 года. В тот выходной субботний день ничего не предвещало беды. Стоял теплый и солнечный день. Мы всей семьей находились дома. Старший пятнадцатилетний сын вышел погулять во двор. Его мать возилась с двумя другими нашими малолетними сыновьями. Тут необходимо отметить, что жили мы тогда в Грозном, в своей четырехкомнатной квартире в пятиэтажке, которая находилась к востоку от площади «Минутка». Дом имел четыре подъезда с северной стороны и стоял параллельно трамвайным линиям, которые лежали в 40-50 метрах от него. Чуть поодаль от них проходил участок автодороги между автостанцией «Южная» и «Минуткой», также почти параллельный нашему дому и трамвайному пути. Два окна нашей квартиры на третьем этаже выходили на южную сторону. И с этих окон открывался прекрасный вид на автодорогу и трамвайные линии.

Я как раз собирался выйти на улицу, когда вдруг, как гром среди ясного неба, раздался мощнейший орудийный выстрел, или взрыв. Вслед за ним последовал оглушительный грохот и звон разбитых стекол. Это взрывной волной выбило все стекла двух окон, выходящих на дорогу. Тут же начали строчить автоматные очереди. На лицах жены и детей застыл ужас. Я схватил младшего сына, жена – среднего, и мы кинулись на пол в углу дальней комнаты. Дети не понимали происходящего, а на их лицах читался испуг. Вот-вот они готовы были разреветься. Мы прикрыли детей собой и пытались хоть как-то успокоить их. В голове у меня судорожно мелькала мысль: где же старший сын, и что с ним?! Об этом же, оказывается, думала и жена:

— Аслан! Где наш Аслан?!

Надо было найти его. Я, полусогнувшись, бросился в прихожую, чтобы выскочить на улицу. Но неожиданно зазвонил телефон, который стоял здесь же. Я схватил трубку и услышал голос свояченицы. Она первым делом сообщила, что Аслан находится у них. Выяснилось, что он до начала стрельбы еще сел на трамвай и поехал проведать дедушку с бабушкой, которые жили в одной остановке от нас. Между тем, стрельба все еще продолжалась, то затихая, то возобновляясь. Наконец, через какое-то время, все прекратилось, и установилась подозрительная и зловещая тишина. Только со стороны центра города слышались отдельные разрывы и беспорядочная стрельба. Потихоньку некоторые жильцы нашего дома, в основном мужчины, озираясь по сторонам, стали выходить из подъездов. Образовался небольшой круг, к которому присоединился и я. Подходили люди и с рядом расположенного частного сектора.

Мало-помалу, в процессе обмена информацией, выяснилось, что город штурмуют силы оппозиции с целью свергнуть президента Д. Дудаева. Боевые действия продолжаются в центре города. Оказывается, залп под нашим окном произвел танк оппозиционеров, который уничтожил пушку дудаевцев, занявшую позицию на площади «Минутка». Не встретив больше сопротивления, два танка прорвались на ул. Ленина и с бойцами на броне устремились в центр города. Недалеко от того места, где мы стояли, бросились в глаза свежие кровавые следы. Первая кровь, которую я увидел на чеченской войне. Боковой фасад нашей пятиэтажки, который был обращен в сторону площади «Минутка», был испещрен многочисленными следами от пуль и осколков. На меня это произвело жуткое впечатление. Я отчетливо осознавал, что война – это безумие и насилие, варварство и убийство. Понимал, что больше всего от войны пострадают мирные люди, которые против своей воли втягиваются в нее. Но мой разум отказывался понимать, как люди, рожденные, чтобы жить братьями, превращаются в диких зверей.

Я бегом поднялся к себе наверх. Велел жене собрать детей. Заехал к ее родителям, забрал старшего сына. Затем вернулся к дому и, усадив всю семью в машину, помчался в село, к брату. Увозил их подальше от войны. Неизвестно было, как далее развернутся события, а рисковать жизнью и здоровьем детей я не хотел. Я и представить тогда не мог сколько раз, и до каких пор, мне придется перевозить их с места на место. Забегая вперед, отмечу, что больше мы в этом доме на «Минутке» не прожили ни одного дня. А во вторую войну его взорвали. Власти обещали нам, как и другим жильцам дома, равноценную квартиру. Но воз и ныне там. До сих пор, как и двенадцать лет назад, стоим в очереди под тем же номером семь тысяч с чем-то. Мы даже прописаны по сей день в этом несуществующем доме.

Оставив семью у брата, сам я вечером того дня вернулся в город, который, как мне показалось, жил обычной жизнью. На окраине города и на подступах к центру туда-сюда сновали автомобили, по улицам ходили люди. Никакой боевой техники и вооруженных людей. Никаких внешних признаков штурма оппозиционных к Дудаеву сил. Не заезжая к себе домой, я направился в сторону центра. Оставив машину у магазина «Океан» и одноименного ресторана, прошел мост через Сунжу. И оказался на том самом месте, где совсем недавно прошел сегодняшний бой с участием танков. Передо мной предстало жуткое зрелище.

Тут и там стояли подбитые, обезглавленные и сгоревшие танки. Из некоторых еще струился сизый дымок. Неподалеку от них валялись, как гигантские каски, башни, оторванные какой-то неведомой силой. Их длинные и некогда грозные стволы, направленные в разные стороны, выглядели нелепо и беспомощно. Между уничтоженной боевой техникой, словно на экскурсии, группами ходили гражданские лица. Излишне любопытные из них взбирались даже на эту груду искореженного и оплавленного металла. И вдруг я увидел на асфальте, рядом со сгоревшим танком, нечто страшное! Сначала я не разобрал даже, что это такое. Но, приглядевшись внимательно, понял, что передо мной лежат останки человека. Почерневший, обугленный труп танкиста в неестественной позе со скрюченными руками и ногами. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я содрогнулся от ужаса. Мой мозг отказывался верить всему увиденному. Я спешно удалился от этого места и вернулся к своей машине.

Надо было забыть увиденное, ехать домой и думать, как заделать разбитые окна. Зима ведь на носу. Жизнь продолжалась… Но мне невдомек было тогда, что в этой жизни с сегодняшнего дня началась война. И я в самом страшном сне не мог предположить, что мне и моей семье, как и сотням тысяч семей из бывшей Чечено-Ингушетии, долго еще придется проходить все круги ада.

Как часто мы оказывались в ситуациях, когда попадали под бомбардировки, ракетные и минометные обстрелы, под перекрестный огонь. Да мало их было ситуаций, когда стоял вопрос жизни и смерти!? Вот некоторые из них…

В начале 1995 года мы со старшим братом вывезли свои семьи в с. Знаменское Надтеречного района. Через три недели пребывания там, умерла больная 45-летняя жена брата. Мы, рискуя жизнями, по объездным заснеженным дорогам перевезли ее тело в наше родовое предгорное село и похоронили. Это было очень опасно, но чудом обошлось без жертв.

В апреле 1995 года машину, на которой я ехал с семьей, преследовал самолет, расстреливая нас из крупнокалиберного пулемета в упор. До сих пор удивляемся, как мы сумели тогда ускользнуть от самолета и выжить.

В июне 1995 года подорвался на гранате мой пятилетний сын. Был на грани жизни и смерти. Никогда не забуду, как повез его под покровом ночи (в комендантский час!) в 4-ю городскую больницу, а оттуда в военный госпиталь, расположенный в аэропорту «Северный». Как на следующий день повез его на операцию в республиканскую больницу в Ингушетии. Там в выходной день не оказалось нужного нам хирурга. Откладывать же операцию было нельзя. Пришлось повсюду искать этого врача. Подключил к поискам даже его отца. Совместными усилиями мы нашли хирурга на чьей-то свадьбе, и несмотря на то, что он находился подшофе, вытащили его со свадьбы и привезли в больницу. Операция прошла удачно. Потом были еще две операции в Волгограде, в январе и сентябре 1996 года. Но парень выжил, хоть и остался инвалидом.

В августе 1996 года две недели мы провели в тесном сыром подвале под беспрерывным огнем и обстрелами. А однажды наш подвал чуть было не закидали гранатами федералы, заскочившие во двор. Наши близкие родственники в селе считали нас погибшими. Их попытки прорваться к нам оказывались безуспешными. Мы находились под перекрестным огнем в самом эпицентре боестолкновения (между СШ № 7 и заводом «Красный Молот»). Пробиться к нам не могли, так же, как и мы не могли вырваться из этого мешка.

Во вторую чеченскую войну до конца 1999 года мы жили в Ингушетии, а затем переехали в Черкеск. Вернулись в Грозный лишь в 2005 году.

В октябре 2001 года «лесные братья» устроили засаду моему племяннику, бойцу ОМОНа. Он приезжал домой в село проведать свою мать — мою сестру. Его захватили и увезли в неизвестном направлении. До сих пор о его судьбе ничего неизвестно.

Но и в периоды, когда не было активных боевых действий, каждый день жизни в республике таил в себе смертельную опасность. Об этом свидетельствует и хроника трагических событий тех лет.

Слава Аллаху! Мне, и моей семье, моим близким родственникам, тоже испытавшим немало лишений и бед, повезло выжить в этом кромешном аду, только благодаря Всевышнему. В отличие от десятков тысяч жителей нашей республики, погибших в страшной мясорубке. Да смилостивится над ними Аллах… Амин…

P.S. Для тех, кто не знает: журнал «ДОШ» — это орган Межрегиональной общественной организации содействия развитию гражданского общества и свободы слова. Выходит в 12 европейских странах тиражом 10 тысяч экземпляров.