Как-то сидел я и отдыхал на Чермой-горе, когда заметил одного человека в возрасте с тяжелой ношей на спине, он шел в моем направлении. Ради забавы, я решил напугать его. Дождавшись, когда путник дойдет до меня, а потом и минует, я крикнул ему вслед:
— Эй, ты! Хочешь подраться со мной?!
— Ах, ты! Чтобы твой отец был погребен со свиньей! Ты что говоришь? Ты не нашел другого способа умереть, как только подравшись со мной?! Если тебе так захотелось сгинуть, прыгни вон в ту пропасть! — ответил он и продолжил свой путь. Я пошел за ним и крикнул:
— Эй, девочка*, я еще раз спрашиваю: хочешь подраться со мной?!
Тогда он остановился, снял суконную черкеску, накрывавшую его ношу на спине. Стало понятно, что он нес глиняную ручную маслобойку. Затем он не спеша развязал ремешок для крепления маслобойки на спине. Аккуратно, чтобы не упала, поставил маслобойку на ровном месте, и сломя голову стремительно бросился на меня. Вот тут я вспомнил про все свое оружие, с которым никогда не расставался, но на этот раз положил в траву, когда присел отдохнуть. Со мной не было даже кинжала и ножа. Путник замахнулся кулаком, как только настиг меня. Уворачиваясь от его летящего кулака, я отскочил в сторону и сам бросился на него. Признаюсь, он повалил меня. Я еле-еле выбрался из-под него, лихорадочно думая о том, что попал в историю по собственной глупости, и отбежал от него на 10-15 шагов к тому месту на траве, где лежало мое оружие. Схватив винтовку, я вставил в него патроны так, чтобы он это видел и, наставив на него оружие, рванулся к нему, чтобы напугать его. Но не тут-то было. Он с диким гиком бросился мне навстречу. Если бы хоть один из камней, которые он стал швырять, попал бы в меня, я тут же отдал бы Богу душу.
Отбежав от него со своей винтовкой на приличное расстояние, я стал умолять его:
— Именем Аллаха прошу тебя, иди дальше своей дорогой! Это же была всего лишь шутка.
— Зачем ты обзываешь людей девочками? Сам ты, оказывается, девочка! – он так же аккуратно взвалил на спину свою маслобойку, перевязал ее, как раньше, и продолжил свой путь.
Мне стало интересно посмотреть куда, в какой хутор идет этот отчаянный и безрассудно смелый человек. Я долго следил за ним, пока он не пришел в хуторок Тинкахой, и не скрылся в отдельно стоящей покосившейся лачуге. Дождавшись, пока начнет смеркаться, я ввалился к нему в жилище со словами: «Ассаламу алейкум, г1айракх*!» Он ответил на мое приветствие, рванул в смежную комнату, схватил охотничье ружье и наставил его на меня:
— Клянусь Кораном, который читал мой односельчанин Кеди, я пристрелил бы тебя, как собаку, если бы меня, Мусхана, не прокляли бы люди за то, что я убил гостя, переступившего порог моего дома!
Я уже знал, что он успокоится, если попрошу его об этом именем Аллаха и обратился к нему так:
— Мусхан, я же пошутил с тобой сегодня. Ни с кем, никогда в жизни больше, сколько не проживу, так шутить не стану. Я теперь понял, что допустил ошибку, прости меня, ради Аллаха!
— Ладно, я простил тебя из-за того, что ты гость, — ответил он и поставил передо мной сискал* и к1алд-даьтта*.
Затем он сделал намаз. Собрав в маслобойку сметану с простокваши, разлитую в глиняные большие глубокие миски и накрытые липовой корой, он снова обратился ко мне:
— Гость, у меня нет товарища, кроме Всевышнего. Буду сейчас взбивать сметану в масло. А полученную пахту мы с тобой выпьем. Ты пока ешь, а я еще перед твоим приходом поел.
Я покушал и хорошо подумал: «Как же правы были наши отцы, когда говорили: «Как много нужно мудрецу потрудиться, чтобы научить уму-разуму глупого!». Когда же глупец может молчать, люди считают его мудрецом. А как много ума надо, чтобы не делать и не говорить того, что не следует делать и говорить.
Девочка* — оскорбительная для чеченцев форма обращения к мужской половине;
Гlaйракх* — точильный камень, оселок;
Cискал* — кукурузная лепешка;
Кlaлд-даьтта* — творог, залитый коровьим маслом.


