Моя подруга, практикующий киевский психотерапевт, написала у себя в фейсбуке об основном запросе её клиентов после Бучи и Ирпени.
Это люди, которые возвращаются в свои дома и пытаются наладить мирную жизнь. Это не психотравмы от убийств родных и соседей, не жертвы изнасилований (она признает, что последнее – слишком тяжелые кейсы, за которые она берется крайне редко).
Это граждане, в домах которых нагадили российские военные (не только грабили, не только громили). В спальнях, на обеденных столах, в детских комнатах. Написали дерьмом на стенах букву Z и угрожающие фразы.
Теперь украинцы пытаются справиться не только с горем, но и с этой вонью, от которой, как пишет автор, её невыносимо тошнит. Может показаться, что на фоне массовых бомбардировок, разрушений и смертей, бессудных казней мирных жителей, о которых стало известно после Бучи, это всего лишь нелепая, абсурдная особенность «почерка» российских солдат, которую трудно объяснить. В комментариях к своему посту подруга дает ссылку на письмо Станислава Лема к его американскому переводчику, оно опубликовано в 2002 году в Кракове в сборнике «Письма, или сопротивление материи», здесь украинский и польский варианты.
В 1977 году Лем читает воспоминания немецкого врача 1945 года, написанные после входа советских войск в Германию, и суммирует этот текст. Он подчеркивает холодную рациональность зла немецких нацистов, но вот что удивительным образом рифмуется с сегодняшним днём: «Россияне, забивая и наполняя своими экскрементами разгромленные салоны, госпитальные залы, биде, клозеты, гадят на книги, ковры, алтари; в этом сранье на весь мир, что они теперь могут, какая же это радость! растоптать, обгадить, а ко всему еще и изнасиловать и убить…» И далее Лем заключает: «Радикальному неверующему, такому, как я, мысль о том, что Бога, пожалуй, и нет, однако Сатана, пожалуй, всё же есть, когда существуют Cоветы, – эта мысль навязчиво возвращается. Громадная сверхдержава со сфальсифицированной идеологией (никто в неё не верит), со сфальсифицированной культурой, музыкой, литературой, школьным образованием, общественной жизнью – всё сфальсифицировано от A до Z настолько добросовестно, под таким давлением репрессий, под таким полицейским надзором, что эта мысль возникает словно сама собой: кому это все может служить лучше, чем Повелителю Мух (дьяволу)? Я знаю, что его нет – и в определенном смысле это даже ещё хуже, как диагноз, из-за отсутствия негативного полюса трансценденции».
Посмотрим на симптом, который Лем возводит в синдром страны, которая, как выясняется, мало изменилась в своих народных глубинах и нынешних политических намерениях. Куски дерьма в украинских домах – это так называемое скатологическое поведение – симптоматика ситуативного одичания (см. засохшие кучи в разрушенных русских церквях советского времени). Солдаты в украинских городках гадили не только от страха и стресса. Они вели себя архаическим образом: если позволено убивать, то позволено всё, а безнаказанное девиантное поведение – это синдром архаического «захватчика территории», они её метили, как агрессивные животные. Их личные качества в кейсах «Буча и Ирпень» стёрты, объяснять их поведение в рамках персональной психологии и культурных рамок просто невозможно, да и бессмысленно и с научной точки зрения, и из соображений здравого смысла.
Посмотрим и на метафизику зла, как предлагает Лем. В нынешней «спецоперации» стало видно вот что. Личное зло, которое можно купировать социальными усилиями, усилиями культуры, оказывается метафизически сильнее социальности, оно захватывает массы российских военных, заставляя их действовать по определенному повторяющемуся сценарию: «Убей украинца, пытай украинца, насилуй украинца любого пола и возраста». Этот сценарий описан в русской тюрьме: насилие без предела. Он известен в русской глубинке: убей жену, если она спорит с тобой. Пролом порога насилия, чем занималась и занимается российская пропаганда, переход границы «не убий» это способ манипуляции обществом: «Всё позволено». Представление о человечности просто уничтожено. Это по-настоящему бесстыдный способ власти открыть каналы зла в массах и направить его на новый (украинский) объект.
Нынешнее русское зло в Буче и других украинских городах бессубъектно и а-субъектно. Носители его лишены качеств личности, они действуют как архетипические насильники (неважно, по приказу начальства, из страха или, как пишут некоторые аналитики, из-за того, что «местное население не вышло встречать их с цветами»; оно вообще не выходило их встречать, солдаты врывались в дома).
Именно из-за бессубъектности такой тип зла не может «объясняться», рационализироваться. Он может быть только наказан в большом цивилизационном масштабе, показательными международными судами.
Каких бы медленных бюрократических усилий это ни стоило.